Олег - Вепрь

- Ну, где вы там?! - долетел до нас из-за деревьев призыв Тимохи. - Полковник! Садись на броню!

Мы пошли на вопль танкиста, и через полсотни шагов я увидел разрушенную почти до основания часовню.

- Фамильный склеп господ Белявских, - пояснил Обрубков. - Прямой наводкой фугас долбанул в сорок втором. Снайпера гансы на крыше приковали. Пришлось богам войны снести его к едрене фене вместе с памятником культуры. Тогда с церквами не считались.

- Да и теперь-то не особенно, - пробормотал я, размышляя о своем.

Кто же он был, этот вепрь-призрак? Живое ли существо, или в самом деле исчадие ада? После всего прочитанного и услышанного я серьезно засомневался. Прагматические мои воззрения дали трещину, и она расширялась не по дням, но по часам.

- Куда прешь, салага?! - злобно гаркнул под моими ногами знакомый голос.

Старший из братьев маскировался по всем правилам зимней разведки. Семен лежал в самопальном окопчике у березы, выставив перед собой дуло короткоствольной винтовки. Облачен он был в грязный маскировочный халат когда-то белого цвета.

- А где Филя? - тихо спросил, появляясь сбоку от меня, Гаврила Степанович.

- На другом номере. - Старший Ребров сплюнул по ветру. - Градусов пятнадцать левее бери.

- Под часовней отверстие, - засопел, пристраиваясь рядом Тимоха. - Туда он шмыгнул. Хасана пустим или как?

- Ты спроси у него, - проворчал Обрубков. - Вдруг он тебя порекомендует?

Хасан уже сам, поскуливая, вертелся у подножия часовни. Но великого желания лезть в подкоп, судя по всему, не испытывал. Он скреб снег передними лапами и то бросался вперед, то вновь пятился.

- Думаю выкурить гада. - Семен вытащил зубами бумажную затычку из бутылки «Золотистого». - Лапника набросать и поджечь.

- Толково, - одобрил соображение Гаврила Степанович и не мешкая обратился ко мне. - Сергей, смени-ка Филю. Пусть сюда чешет. Да гляди, с ружьем не балуй. Тут и без тебя дураков полно.

- Ты не зарывайся, полковник! - услышал я за спиной, пробираясь между березами, бухтение. - Хоть ты и полковник! Мы тоже Прагу брали, верно, братан?

Филю я нашел быстро. Он особенно и не прятался. Просто сидел на расколотой могильной плите, положив дробовик на колени и наблюдая за часовней. При виде меня лесничий как-то сник.

- Подменю, - сказал я, присаживаясь около. - Тебя Степаныч требует.

Великан вскочил на ноги, точно ужаленный. Сидеть ему со мной, полагаю, было не очень приятно.

- Зла-то не копи, - процедил он, глядя в сторону. - Я мимо целил. Хотел бы убить - убил бы.

- А ты и хотел, - отозвался я мстительно. - Очко заиграло, вот и смазал.

Ничего не сказав на это, лесничий побрел к отряду.

Некоторое время я сидел и наблюдал, пряча нос в воротник тулупа, как темные фигурки мечутся от леса к часовне. Потом потянуло дымом, затрещала куча хвойных веток, наваленных у норы под фундаментом. Мой кровожадный пыл улетучился еще прежде. Осталось лишь болезненное любопытство.

Фигурки охотников разметались полукольцом вокруг источника дыма, перекрывая вепрю все возможные пути отступления. Обрубкова среди них я не заметил. Вскоре из-под часовни раздался ужасный рев. Я, помню, опять задрожал и выронил ружье. Только я успел заметить огромную темную массу, выползавшую из дыма, как ударила беспорядочная пальба. Горбатая фигура дернулась и застыла посреди прогоравшего лапника. Я, подхватив на бегу оружие, кинулся к часовне. Когда добежал, остальные уже стояли над убитым. Я сразу понял, что это человек. Ребров-старший стволом винтовки перевернул убитого на спину. Всклокоченная борода Ахмета не могла скрыть его звериный оскал, а мертвые зрачки татарина смотрели в ночное небо.

- Мудянка вышла, - сняв танкистский шлем, признал Тимофей коллективную ошибку.

Невольно я поднял взгляд туда, куда устремил его убитый. Над нами висел ковш Медведицы. Быть может, Ахмета просто мучила жажда перед смертью.

- Ну? - Семен Ребров осмотрел присутствующих. - Кто, черти, в люк полезет?

Хасан лег на брюхо, намекая, что это будет не он. Филя крякнул и расстегнул набухший от влаги полушубок. Но я уже собрался. Я уже решил, что настал мой черед показать себя с худшей стороны. Худшей стороной человеческой натуры - или, скажем, одной из таковых - я заносчиво считал героизм. Герои всегда казались мне подозрительными: вокруг них гибло слишком много народу. Пока братья Ребровы обсуждали, пройдут ли плечи моего соперника в лаз, я уже скользнул на животе в зияющее под часовней, провонявшее горелой хвоей жерло. Проехав головой вперед метра четыре, я упал на битые кирпичи.

- Лови фонарь! - крикнули сверху.

Зажженный фонарь ударил мне по темени и погас. Я нащупал его в темноте, встряхнул, и тусклый луч, питаемый севшей батарейкой, побежал по углам склепа. Вместе с ним путешествовал ствол моей «вертикалки», тогда как указательный палец мой, слегка притопив спусковой крючок, застыл в напряжении. Когда я в последнюю почему-то очередь осветил пространство прямо перед собой, мне стало даже еще хуже, чем расстрелянному татарину. В ту секунду, по крайней мере, я готов был с ним поменяться. Потому что у ног моих, скорчившись в неестественной позе, лежал Никеша с перерезанным горлом.

- Бросайте веревку! - прошептал я, попятившись к лазу.

- Что? - окликнул меня сверху Тимоха. - Что видно?

- Веревку бросай! - заорал я дурным голосом. Веревка была мне сброшена одним концом. Повесив ружье на шею, я обмотал веревку вокруг себя трясущейся правой рукой и дернул, подавая сигнал к подъему. Ответственность за мое страхование, как я сразу понял, взял на себя Тимофей, поскольку через миг он рухнул рядом со мной на четвереньки, зарывшись лицом в битый кирпич.

- Озверел?! - Отплевываясь, Тимофей поднял голову и замер. - Хрена себе! Никеша! А где кабан?!

Луч фонаря, зажатого в левой моей руке, как захватил Никешу, так больше и не выпускал его. Стало быть, ни в какой район его не отвозили. Паскевич просто сдал Никешу Реброву-Белявскому с его нукером. А я - помог. Сколько они пытали бедного дурачка? Дней пять прошло.

«Ах, какой же я подлец!» - прикусив до крови запястье руки, я глухо застонал.

- Я приехал закрыть это дело, и я это дело закрою! - Следователь Пугашкин энергично рассек воздух ребром ладони.

Так, по армейским воспоминаниям Сани Угарова, лихие десантники в «учебке» рубили на показательных выступлениях подпиленные кирпичи. Проверяющий оставался доволен. Битье кирпичей и укладка парашютов на скорость, по утверждению моего товарища, были главными факторами боеготовности советских ВДВ. Позже, когда Угарова с ограниченным контингентом войск забросили в «дружественный» Афганистан, разумеется, изменились и факторы. Но первые полгода секундомер проверяющего неизменно фиксировал уставной норматив, и в соответствующей графе выставлялась отметка «хорошо».