Карл Сафина - За гранью слов. О чем думают и что чувствуют животные

С незапамятных времен и до вчерашнего дня в этом регионе два миллиона голов чавычи были всего лишь маленькой данью, которую косатки могли собрать, не прилагая особого труда, мелкой монеткой, которую можно незаметно прикарманить, той платой, которую мир платит в обмен за честь их присутствия. А если выражаться научным языком, то легкость поиска двух миллионов голов чавычи – причина того, что на свете мог появиться питающийся рыбой дельфин весом до семи тонн, а затем он «специализировался» до такой степени, что перестал обращать внимание на других лососевых, большинство других видов рыб и всех тюленей, которые попадались на его пути. Зайдем с другой стороны. У нас есть восемьдесят одна косатка. Даже если каждая съедает тридцать рыбин в день (вероятно, в три раза больше, чем им действительно нужно), то одна лишь система реки Колумбия, в которую каждый год возвращались от пяти до десяти взрослых особей чавычи, пока плотины, сплав леса и рыболовство не нанесли ей непоправимый ущерб, была способна прокормить пятьсот косаток. И это не считая калифорнийской речной системы Сакраменто и Сан-Хоакин, реки Фрейзер в Британской Колумбии, а также сотен других рек с нерестилищами, из которых ежегодно выходят несколько миллионов голов лосося, а затем возвращаются назад. У северо-западного побережья могли бы жить тысячи косаток.

Большой вред наносят ядовитые химические вещества. Положение на вершине пищевой цепочки означает, что вы получаете все плавающие в океане питательные вещества, собранные в пакеты живой плоти, которые чудесным образом приплывают к вам и обозначаются словом «лосось». Но не только. В наши дни ядовитые химические вещества также концентрируются по мере продвижения вверх по пищевой пирамиде, от планктона до мелкой рыбы, большой рыбы и затем кита. Этих веществ не существовало в середине XX века, когда родились самые старые из ныне живущих косаток. Их концентрация в организме южной группы косаток, питающихся рыбой, в пять раз больше, чем в организме тюленей, обитающих в этих же местах. У бродяг, которые охотятся на млекопитающих – они, в свою очередь, вбирают в себя все, что содержится в организме тюленей, – концентрация вредных веществ может быть в пятнадцать раз больше, чем у тюленей [98] Беседа Джона Дюрана с автором. Ford and Ellis, Transients. P. 87. . Когда млекопитающие усваивают жир для выработки молока, то в молоко попадают и токсины. Детеныши рождаются уже отравленными, а затем, с самого первого дня, получают отравленное материнское молоко. Это справедливо не только для косаток, но и для народов Арктики, которые охотятся на тюленей. Запрещенных химикатов, таких как ДДТ или ПХД, которые в 70-е годы были причиной врожденных дефектов у тюленей из залива Пьюджет-Саунд, становится меньше. Но их место занимают огнезащитные средства и другие новые химические вещества, которые изменяют половое поведение и имитируют эстроген. Эти вещества ослабляют иммунитет и могут повредить репродуктивную систему.

После сорока лет работы Кену не дает покоя одна мысль: косатки, которых он всю жизнь хотел узнать поближе и защитить, могут быть обречены. Кен – оптимист. Он любит косаток. Он смотрит на них и получает удовольствие от их прыжков, их радости. Но за морщинками вокруг глаз кроется тревога. Здесь, в своем орлином гнезде, окруженном горами и бурными водами пролива, Кен уже никогда не обретет покой.

– Косатки часто живут сорок или даже пятьдесят лет, – говорит Кен, – но почти не дают потомства…

Он задумывается, словно пытается что-то вспомнить. Потом повторяет, что хочет быть оптимистом, но единственная мера, которая способна помочь – восстановление популяции лосося, – маловероятна. Рыбаки тоже хотят добывать максимальное количество рыбы, власти увязли в политике, на реках слишком много сплавляется леса, строится слишком много плотин. А еще есть ядовитые вещества и лососевые фермы, распространяющие болезни. Все это уже слишком. Но…

– Мы не сдаемся.

На мониторе Кен показывает фотографии трехлетней самки Л-112, или Виктории.

– Чудная малышка, – говорит он. – Любимица наблюдателей, очень игривая. Все время прыгает. Очень общительная и живая. Настоящий харизматик. Просто милашка. Найдена мертвой. Посмотрите на эти снимки. Ее как будто забили до смерти. Синяки по всей голове, кровь в глазах и ушных каналах.

На следующем снимке заметно, что кости уха смещены. Пока я пытаюсь понять смысл увиденного, Кен начинает рассказ:

– Мы слышали косаток нашими гидрофонами. Это было ночью. Потом мы услышали сонар ВМФ. Судя по моему опыту флотской службы, он находился в ста пятидесяти километрах от нас. При импульсе испускается целый спектр частот, но длинные волны распространяются не так, как короткие, и приходят раньше, поэтому на большом расстоянии слышится сигнал с повышающейся частотой звука. Именно это мы и слышали. Затем стада К и Л бросились искать убежище – в бухту Дискавери за островом Протекшн, у полуострова Олимпик, где они были бы акустически изолированы от любого шума. Военный корабль вышел из канадских вод, зашел в американские в районе Неа Бэй, затем вновь вернулся на канадскую сторону около Констанс Бэнк у острова Виктория, где была взорвана последняя бомба. Канадские ВМФ признали несколько взрывов. Американский флот тоже не мог не участвовать.

Я удивленно смотрю на него.

– Да, трудно понять, зачем взрывать настоящие бомбы в морском Национальном парке Олимпик Коуст. Канадцы утверждают, что проверяли присутствие китов перед взрывами. Но как такое возможно: мы слышали косаток в Фолджер Дип и Неа Бэй, а акустические приборы флота их обнаружить не смогли? Я требовал одной простой вещи – чтобы бомбы взрывали за пределами континентального шельфа. Ничего не изменилось.

Я снова смотрю на фотографии Л-112.

– Думаю, – продолжает Кен, – сброшенная с самолета бомба убила эту маленькую косатку. Для того чтобы так повредить косточки в ухе, взрыв должен был произойти на расстоянии около километра. – Он пускается в объяснения. – Когда приходит ударная волна, быстрое сжатие воздуха во внутренних полостях, таких как уши, создает сильное разряжение, и соседние кровеносные сосуды разрываются внутрь. Начинается кровотечение. На расстоянии нескольких сотен метров смертельное кровотечение может вызвать даже один военный сонар.

Если кровотечение не приводит к мгновенной смерти, то уши заполняются кровью, говорит Кен. Потом головная боль, потеря слуха или потеря сознания под водой – в любом случае животное обречено.

– Посмотри на эти снимки, где она плывет за матерью – здоровая, в хорошей физической форме… – Кен качает головой. – Мы так ждали, что маленькая самка вырастет и увеличит репродуктивный потенциал стада.