Гавриил Колесов - Внук охотника

Преследователи показались очень скоро. Они шли быстрыми злыми шагами, под ногами их трещали сучья, ломались кусты. Мичил навел ружье на Бородатого. Руки вздрагивали, мушка металась; указательный палец руки обжигался о тугой спусковой крючок. Сердце стучало, словно в груди сидел кто-то с молоточком и часто-часто колотил по ребрам. Струйка холодного пота скользнула от виска по щеке.

— Я говорю тебе, что неправильно идем, — злой тарахтящей скороговоркой выпалил Кривая рожа, изрядно отставший от Бородатого и теперь торопливо догонявший его. — Они побежали вниз по логу. Я же видел следы…

— Нет, эта падаль, Экчээле, не мог уйти далеко. — Бородатый остановился; он запыхался и говорил, как рычал.

— Я тебе и говорю. — Кривая рожа догнал приятеля и, маленький, коренастенький, стоял перед Бородатым, задирая голову и тарахтя злой скороговоркой. — Не мог он сюда пойти. Не подняться ему, дохляку, так быстро по склону. Он вниз побежал, по логу. Там следы.

Мичил… улегся поудобнее…

— Да я тебя сейчас воронью на кормежку отправлю!

— Твои гнойные глаза много видят! — Бородатый даже чуть нагнулся к приятелю, будто хотел вцепиться зубами тому в лицо. — «Следы! Следы»! Звериная тропа, а не следы. Проклятая твоя кривая рожа! Я давно говорил, что надо эту падаль Экчээле на тот свет спровадить! А ты жадюга, обормот несчастный… Тебе неохота было на себе котомку с провизией таскать. Тебе неохота за лишним зайцем побегать. Должен был тот дохляк тебе зайцев на зиму добывать. Вот он тебе и добыл. И змееныша увел.

— Ах ты, бандит! — рассвирепел вдруг Кривая рожа. — Меня поносишь, а забываешь, как я хотел сразу со змеенышем разделаться! Прикончили змееныша тогда же, и наш Экчээле, как миленький, возле нас бы ходил! А сейчас, может быть, змееныш дохляка увел. Вот тебе и лишние руки! Вот тебе и охотник до первого снега! Стал он ждать твоего первого снега?

— Ты это почему назвал меня бандитом, гад этакий? — Бородатый сбросил ружье с плеча. — Ты подлец из подлецов, испугавшийся фронта, дезертир несчастный! Трусливая душонка, хотевшая прикончить спящего парнишку! Это ты — бандит!

— Да если я бандит, так ты меня им сделал. Ты, сын богатея, с винтовкой в руках воевал против Советской власти. Или не на Сысыл-сысыы [9] Сысыл-сысыы — местность в Якутии, где в 1923 году красноармейцы под командованием И. Я. Стродта, окруженные белыми, 18 дней вели героическое сражение. Белогвардейский полковник Пепеляев, пытавшийся снова раздуть пламя гражданской войны на советской земле и двигавшийся от берегов Охотского моря на Якутск, на Сысыл-сысыы был остановлен, а потом разгромлен. стродтовская пуля поцеловала тебя в щечку? А потом ты втерся в доверие к красным. Делал вид, что первый активист, а сам жег колхозное добро, в людей из-за угла стрелял! А когда тебя раскусили и упрятать за решетку хотели, так ты на волчьи права перешел, в тайге скрылся. Разве это не так, разбойник? Разве не ты нашептывал темным людям: «Германия победит, все опять к старому вернется»? — Лающий голос Кривой рожи гремел без умолку и все нарастал, словно на лесном сухостое с сухим треском разбегался, стремительно ширился трескучий пожар.

— Ах ты негодяй, блевотиной рыгающий! Ах ты бродяга, жулик, промышлявший по базарам да сельповским амбарам. Всю жизнь только и знал что карты да водку. А теперь, значит, я тебя бандитом сделал?

— А ты на меня не рычи. Я тебе не дохляк Экчээле. Ты того в бараний рог гнул. А со мной того не получится.

— Замолчи, косое рыло! А чтобы тебе успокоиться, вот на, получай!

Послышался глухой удар, затрещали сучья: кто-то падал. Мичила била дрожь. Но, изо всех сил подавляя страх, он держал в руках ружье. И даже приготовил еще несколько патронов, чтобы после выстрела сразу произвести перезарядку. Николай, жалкий, восковой, трясся такой крупной дрожью, будто кто-то невидимый схватил его за ворот и бил спиною о камень. Когда раздался удар, затрещали сучья, он обхватил голову руками и уткнулся лицом в землю. И хотя возле него тоже лежало заряженное ружье, но помощи от этого напуганного до полусмерти человека ждать было нечего.

«Но я от этих бандюг буду отбиваться до конца», — подумал Мичил, подвигая к себе и ружье Николая. Ему было видно что Бородатый страшным тупым ударом в лицо сбил с ног своего приятеля. Тот как мертвый лежал на земле. Ружье его валялось поодаль. Но вдруг стремительно, как рысь, лежавший вскочил на ноги, в руках его блеснул длинный, так хорошо знакомый Мичилу нож. Пригнувшись, набычив шею, широко раскинув руки, словно готовясь к хапсагаю [10] Хапсага́й — якутская национальная борьба. , и грозно сверкая ножом, Кривая рожа делал круг, приближаясь с каждым шагом к приятелю. Бородатый, как будто ему отказали ноги в коленках, приседал, делался ниже и, поднимая руки, словно готовясь кричать: «Сдаюсь! Пощади!» — отступал. Но вдруг, тоже с рысьей стремительностью, он прыгнул к дереву, возле которого стояло его ружье, схватил двухстволку и вскинул ее перед собой.

— Ах ты падаль! — раздался его рыкающий грозный голос. — Ты на кого замахнулся?.. Да я тебя сейчас, как паршивую собаку! Да я тебя сейчас воронью на кормежку отправлю!

Щелкнули взведенные курки.

— Не губи! — Кривая рожа бросил нож, упал на колени. — Не губи, братец! Никогда твоей доброты не забуду. Никогда супротивного слова не скажу.

— Так я тебе и поверил! Нет, пока дух из тебя, поганого, не выпущу, не поверю…

— Не губи! Сжалься! Разгорячились мы. Это же все из-за Экчээле проклятого, из-за змееныша. Убери ружье. Выстрелишь нечаянно. Молю тебя… Нам догонять мерзавцев надо. Хоть один из них к людям выйдет, нам пропадать. Затравят нас как волков. Пойдем скорее по их следам. Видел я их следы. Они по логу пошли. Пойдем догоним…

Бородатый опустил ружье. Сказал уже без прежней злости:

— Пристрелить тебя все-таки надо было бы. Да верно говоришь: если из тех хоть один до людей доберется, нам конец. Погибли. Где ты видел их следы?.. Ну, ну, шагай впереди. Да нож упрячь подальше…

Они повернули и пошли назад. Скоро шаги их затихли. Мичил с Николаем посмотрели друг на друга, и оба враз глубоко, с облегчением, вздохнули.

Скоро пошел дождь и лил почти двое суток не переставая. Несмотря на непогоду, уничтожавшую всякий след, Мичил с Николаем делали обманные крюки, подолгу брели ручьями, избегали песчаных отмелей, обходили каменные осыпи на крутых склонах. Все, что могло шевельнуться, сдвинуться с места, могло указать, где они прошли, оставалось нетронутым. Привалы делали самые короткие, чтобы чуть-чуть отошли отекшие ноги. Боязнь, что бандиты настигнут и расправятся, прибавляла силы, подгоняла вперед.