Владимир Иванов - Архипелаг двух морей

Генка, присев на корточки, что-то делал невдалеке от зимовья. Я подошел и увидел, что между кочками сооружена из палочек комната с окном и дверью. В рюмку с водой было поставлено несколько стебельков тундровых цветов — букет, рядом лежали игрушки: поплавки от сетей, выброшенные морем, и среди них самая лучшая, самая красивая вещь, тоже подарок моря — розовый пластиковый пузырек из-под шампуня.

— Я здесь живу — сказал Генка и посмотрел с вызовом: верят или нет? Ему хотелось играть.

Когда мы отъехали от зимовья, начались «осадки»: трудно определить, что это — дождь или снег. Типичная погода Новосибирских островов. Летом, наверное, восемь дней из десяти бывает такая погода (хотя общее годовое количество осадков здесь в четыре раза меньше, чем в Ленинградской области).

Попав в северную часть острова перед мысом Северным, начинаешь ощущать, что ты на острове. В других местах Бельковского этого впечатления нет, ты чувствуешь себя как бы на материковом берегу. А тут открывается море и справа и слева, ты словно идешь по палубе корабля, направляясь к носовому флангу.

Мы остановились на самом водоразделе, на ровной площадке, усыпанной щебенкой и покрытой кое-какой растительностью. Недалеко впереди чернел островок — скала Бастын-Таас, словно лоцманский катер впереди большого судна. Двадцать лет назад Г. А. Ермолаев записал в дневнике, что скала Бастын-Таас соединяется с островом Бельковским подводной грядой. Как он узнал об этом? Никакой гряды не видно, глубин Ермолаев, вероятно, не измерял. И все-таки подводная гряда существовала, я тоже ее угадывал. И по рисунку волн, который был иным по разные стороны от линии, соединяющей скалу с островом. И по едва заметным завихрениям волны на этой линии. Впрочем, может быть, просто воображение рисовало подводную гряду?

А первое упоминание об этой скале есть в записях экспедиции П. Ф. Анжу: «На NW35° в 3/4 мили от северной оконечности стоит отдельный камень в виде призмы, вышиною в 14 сажен…» Сто пятьдесят лет прошло, сколько всего изменилось, а скала стоит, и мы смотрим на нее, прислонившись спиной к теплому боку вездехода ГАЗ-71.

К склону, на котором мы стояли, примыкал обширный галечный пляж, в центре которого ярко блестели два крохотных озерка. Пляж был перепахан льдом: при сильном нагонном ветре льдины лезут на низкий берег и гребут горы гальки, насыпают ее себе на «спины», громоздятся друг на друга все дальше за границей прилива. Потом льдины растают, а на пляже останутся глубокие борозды и кучи гальки, как будто тут работали бульдозеры.

К северу пляж становился все уже и уже, и вот перед нами стеной встала скала высотой метров пятнадцать. В основании скалы водой выбита глубокая низкая пещера, куда можно влезть, только согнувшись. Мы вошли в нее. Свод покрыт кристаллами льда — природный холодильник. О подножие скалы трутся плавающие льдины, между льдинами перетекает зеленая вода.

Там, где кончалась скала, слева от нее, крутой, но сглаженный склон был покрыт ржаво-охристыми и бледно-зелеными продуктами выветривания пород, у основания склона скопились натеки лимонного цвета глины, в которые страшно было ступить сапогом: такой даже на вид она была вязкой. Северо-восточное побережье мыса оканчивалось скалой. Мокрая темно-серая скала, если смотреть издалека, местами отливала фиолетовым и золотым. Вплотную к ее основанию можно было подойти только по воде, высоко подняв голенища резиновых сапог. Толща известняка была разбита сетью трещин. В этих трещинах встречались скопления кристаллов пирита-друзы. Они были великолепны: кубики цвета зеленого золота с неровными, ступенчатыми гранями тесно сидели в пустотах. Здесь встречался и другой минерал — флюорит, окрашенный в сиренево-фиолетовый цвет. Порода была словно густо обрызгана фиолетовыми чернилами.

Эти два минерала привлекали внимание своей красотой, никакой ценности они не представляли, и сам факт их нахождения являлся совершенно заурядным. Но здесь же мы обнаружили и включения битума. Теперь стало понятным, откуда появилась галька с битумом, которую я видел вчера на берегу моря.

Мы работали, не оглядываясь по сторонам, пока кто-то не тронул меня за плечо, прошептав: «Смотрите!»

…Некто, чье имя сейчас забыто, впервые побывав в Арктике, произнес фразу, ставшую анекдотом: «Какая там природа? Да нет там никакой природы». Возможно, речь шла о Новосибирских островах, они не эффектны. То ли дело Шпицберген или Земля Франца-Иосифа: ультрамариновые фьорды, ледники, закаты, тысячеметровые обрывы! Однако и наши острова порой дарят впечатления, которые трудно забыть.

Мы знали, что мыс Северный называют еще и Моржовым. Моржи, сказали нам, появляются здесь ближе к концу августа, когда лед, на котором они держатся в первой половине лета, уносит далеко в открытое море, где глубины велики и нет отмелей, где обитают моллюски — обычная пища моржей. Тогда моржи появляются на прибрежных лежбищах и пребывают здесь до глубокой осени, пока не начнет образовываться припай: морж не любит сплошных ледяных полей — из-под них трудно выбираться на поверхность. Стадо моржей снова уходит в открытые воды, в зону дрейфующих льдин, на которых так удобно отдыхать…

Работая на обнажении, мы, разумеется, не думали о моржах, пока, услышав «Смотрите!», я не повернул голову в сторону моря, где увидел черный шар, вынырнувший вдалеке среди мелких льдин. Затем шар скрылся и появился снова, уже ближе. Похолодев от охотничьего азарта, стараясь не шуметь, мы потянулись за фотоаппаратами. Черные «поплавки» выныривали то тут, то там, мы ловили их видоискателями и снимали, снимали, снимали. (На слайдах, конечно, могли получиться одни черные точки, потому что моржи были слишком далеко.) А когда пленки осталось мало, мы увидели, что один морж плывет прямо к нам, то погружаясь, то появляясь на поверхности. В фас, если клыки были ниже уровня воды, он напоминал бегемота. Вертикальные щели-ноздри перед погружением смыкались, а при всплытии раскрывались, выпуская небольшой фонтанчик. Морж негромко, басисто хрюкал.

Мы стояли на крохотном клочке галечного пляжа перед отвесной скалой, обрывающейся в море, слева — крутой береговой склон, а справа приближаться морж. Наконец он погрузился в последний раз, и прямо перед нашими сапогами в бурлении прибойной волны возникла огромная темная масса, потом волна схлынула, таща за собой гальку, и зверь остался в каких-нибудь трех шагах перед нами. По его темной бугристой шкуре стекала вода. Он был высотой почти с меня, когда задрал голову вверх, опираясь на передние ласты и сладко потягиваясь. Только задние ласты его находились в воде.

— Ну и морда протокольная, — прошептал кто-то.