Владимир Иванов - Архипелаг двух морей

В одной старой книжке я прочел, что в 1930 году на Новосибирских островах был создан Северный охотосовхоз по ловле песца, добыче мамонтовой кости и зверобойным промыслам. «Это мероприятие может дать большую эффективность по сравнению с практиковавшимся единоличным промыслом, отнимавшим много времени у промысловика на транспорт и самоснабжение и бывшим в руках кулаков». Когда и почему совхоз прекратил свое существование, мне не удалось установить. Охотник Гера Шариков, промышляющий на Новосибирских островах много лет, о совхозе не слышал.

— Как мы работаем? — рассказывает Гера. — Да примерно как старатели на золоте: каждый сам за себя. Нет, вы не подумайте, это раньше я был вольный стрелок вроде Робина Гуда, а теперь я государственный человек, член профсоюза.

Гера любит говорить красиво, а поступать — эффектно.

— А как вы участки распределяете? — спрашиваю я.

— Да мы сами, охотники, встречаемся и договариваемся между собой. Допустим, он уезжает на материк, я прошу согласия занять его участок. Потом приезжает охотовед, по-нашему — пушник, мы ему и говорим: так, мол, и так…

Сами себя они называют охотниками, слово «промысловик» малоупотребительно.

В то лето, когда мы познакомились, остров Бельковский был разделен пополам: западный берег — дяде Коле, восточный — Гере Шарикову. Дядя Коля отремонтировал свои ловушки, развез продукты по зимовьям, по своим и частично по Теркиным. Гера на острове не появлялся и не давал о себе знать. Дядя Коля нервничал, его, очевидно, страшила перспектива остаться на зиму на практически необитаемом острове только с женой и малолетними сыновьями.

— Уж не на Фаддеевский ли он снова собрался? — говорил дядя Коля, когда мы обедали у него на Бельковском. — Прошлый год — а год был неплохой, хоть и не самый лучший, — я сто пятьдесят зверюшек взял, а Герка двести или больше. Он на Фаддее зимовал. На Фаддее — лучшая охота. Лучшие песцы, и много. Но тяжело: избушки плохие, а дров совсем мало. Там дрова нужно все лето собирать по палочке и сушить. Дрова-то давнишние, они в земле, во льду, может, тысячу лет лежали…

Не тысячу, конечно, а десять или двадцать тысяч лет. Охотник говорил об ископаемой плейстоценовой древесине. Современный плавник на остров почти не попадает.

— Герка молодой, шустрый, он насобирает, — продолжал дядя Коля. — Эх, приехал бы он сюда, мы бы с ним хорошо отзимовали. Парень он вообще-то золотой, только баламут, на язык несдержан. Ему рот зашить, так цены бы не было….

Гера тоже с симпатией отзывается о своем коллеге, зовет его уважительно — дядя Коля. Мы тоже так его называли в разговорах, но для нас это было вроде как прозвище, шутка. Гера говорит «дядя Коля» на полном серьезе, как деревенский мальчик при обращении к взрослому мужику.

Трудно найти двух более разных людей. Дядя Коля к своему занятию относится, как к привычной повседневной работе — без эмоций, по крайней мере, внешних. Дяде Коле шестьдесят пять лет. До пятидесяти он жил спокойно на материке, вырастил детей (старший сын — офицер Советской Армии), в пятьдесят подался на Север с целью подзаработать на старость, а оказалось, что начал новую жизнь. Взял с собой на сезон в напарницы молодую якутку — дочку знакомого охотника, и сам не заметил, как сложилась семья: сыну уже четырнадцать набежало. Связь с первой семьей давно оборвалась, неизвестно даже, оформила жена развод или нет. При посторонних дядя Коля демонстрирует слегка ироническое отношение к новой своей семье, но видно, что любит и жену, и ребятишек.

Года два или три назад, в голодную, снежную зиму, три белых медведя взяли дядю Колю в кольцо прямо у самого зимовья, причем один перекрыл доступ к двери, и, если бы не жена, шедшая на лыжах сзади, неизвестно, чем бы это все кончилось. Дядя Коля не любит рассказывать про это. Он вообще немногословен в отличие от Геры Шарикова.

А Гера — представитель «романтической школы». Рассказы об охотнике Гере с Котельного я слышал задолго до того, как попал на острова. Он не то демобилизованный офицер, не то бывший летчик гражданской авиации, добровольно обрекший себя на многолетнее одиночество. Гера все умеет: он и радист, и механик. Восстановил списанный и брошенный какой-то экспедицией вездеход и теперь ездит по островам на собственном гусеничном транспорте. Стоя в качающейся на волнах лодке, Гера за пятьдесят метров попадает из мелкокалиберной винтовки в утку, также качающуюся на волнах. Наконец, Гера не знает несчастливых сезонов, песец сам идет в его ловушки.

Когда Гера Шариков впервые появился в нашем лагере, на нем была куртка-«канадка», испачканная настолько, что ее изначальный цвет невозможно было узнать, а из-под куртки виднелся роскошный мохеровый свитер.

— Зачем вы привезли столько геологов? — сказал он мне, знакомясь. — Отправьте их в Ленинград! Спросите меня, и я вам все покажу. Завтра и поедем!

Себя он в разговоре иногда называл траппером, а дикого оленя — карибу.

Позже, когда мы узнали его лучше, он оказался добрым парнем, готовым бескорыстно прийти на помощь. Ну, скажем, не совсем бескорыстно, а за похвалу или за возможность похвастаться. Ему действительно везло, но это была невезуха» игрока, а удачливость мастера, знающего свое дело и не боящегося работы. («Парню», впрочем, порядочно уже было за сорок.)

В тот сезон Гера действительно снова поехал на Фаддеевский, взяв в напарники новичка, только что демобилизованного солдата. Зимой напарник — «ассистент», по выражению Геры, — отморозил пальцы на ноге. Началась гангрена. Добраться до людей не было возможности, и Гера, остро отточив топор и напоив напарника до потери сознания специально изготовленной брагой, благополучно отрубил три пальца (оперировал, как выразился Гера, под общим наркозом). Сейчас «ассистент», почти двухметровый парень с детским, простоватым лицом, ходит за Герой, как собачка. На нашем прощальном ужине, я заметил, он потянулся за стаканом.

— Стоп! — тихо сказал Гера. — Разве я не говорил тебе, что алкоголь — враг спортсмена?

Осенью, встретившись с Герой на Балыктахе, в самом рыбном месте, мы, наконец, увидели его знаменитый вездеход. Это было древнее сооружение, чуть ли не связанное веревочками. Я пошутил, что Гера, возможно, единственный владелец личного грузового транспорта в Советском Союзе.

— Я его и не покупал, — ответил Гера. — Я горелую коробку в тундре нашел, полгода окалину шкрябал, потом два лета детали по свалкам искал, в керосине отмачивал, пилил, точил…

Николай Васильевич Пинегин писал: «…необходимость быть готовым к чрезвычайным лишениям и трудностям, непрерывной, день за днем, без малейшего отдыха, работе, в результате чего промыслы на островах поставлены в условия пополнения кадров не людьми средней силы и работоспособности, но отмеченными или особенной настойчивостью, или склонностью к кочевой, полной увлекательности и опасностей жизни». С известными оговорками такое положение сохранилось и теперь. Рискуя прослыть консерватором, я выскажу мнение: не нужно спешить с оснащением промысловиков современными техническими средствами. Их работа тяжела? Но ведь никто не заставляет становиться охотником, это занятие вполне добровольное. «Охотников много просится на острова, — говорит дядя Коля. — Но собак нет, разучились собак воспитывать. Без собаки — ни охотиться, ни прожить». Крайне необходимо создавать средства, обеспечивающие безопасность труда охотника и облегчающие его быт. Но, если предоставить любому желающему эффективное механическое устройство, способное функционально заменить ездовую собаку, очень скоро промышлять на Новосибирских островах станет нечего.