Эдгар Берроуз - ТАРЗАН. Том 5

Когда Берта Кирчер рассмотрела ее, то открыла от изумления рот. В комнатке с низким потолком на скромной кушетке сидело существо, совершенно иное, нежели виденные девушкой на городских улицах безумные мегеры. Перед ней была старая женщина. Она смотрела на вошедшую выцветшими голубыми глазами, глубоко запавшими под морщинистыми веками, но в этих глазах светился разум, они принадлежали нормально мыслящему человеку, а увядшее лицо с запавшим беззубым ртом было лицом белой женщины, некогда, видимо, отличавшейся незаурядной красотой.

Наглядевшись на девушку, женщина встала и подошла к ней. Ее походка была слабой и неверной. Старуха вынуждена была опираться на длинный посох. За него она держалась обеими руками. Один из охранников сказал ей несколько слов, затем стража повернулась и покинула помещение.

Девушка стояла возле самой двери, молча ожидая, чем может окончиться странная аудиенция.

Старая женщина пересекла комнату и остановилась перед Бертой Кирчер, подняв свои водянистые, слабо видящие глаза на свежее молодое лицо. Затем оглядела пришедшую с ног до головы и снова подняла свои старые глаза к лицу Берты Кирчер.

Берта со своей стороны не менее откровенным взглядом рассматривала согбенную старушку. Та заговорила первой. Старческим шамкающим голосом она тараторила быстро, запинаясь на отдельных словах, как будто пользовалась словами чужого, наполовину забытого языка.

— Вы из внешнего мира? — спросила она по-английски.— Помоги Боже, что бы вы могли говорить на этом языке.

— Английский! — воскликнула девушка.— Да, конечно, я говорю по-английски.

— Благодарение Богу! — воскликнула маленькая старая женщина.— Я не знала, смогу ли я сама говорить на нем, чтобы кто-то, кто меня слышит, мог понять. В течение шестидесяти лет я пользовалась ненавистной мне речью, невнятной, бедной словами речью! За шестьдесят лет я не слышала ни единого слова на своем родном языке. Бедная девочка! Бедное создание! — вдруг пробормотала старуха, глядя с сочувствием на Берту Кирчер.— Какое ужасное несчастье доставило вас в руки этих безумцев, моя милая?

— Вы — англичанка? — спросила Берта Кирчер.— Я правильно поняла то, что вы сказали? Вы англичанка и находитесь здесь уже шестьдесят лет?

Старая женщина утвердительно кивнула головой.

— За шестьдесят лет я никогда не выходила за пределы этого дворца! Идем,— сказала она, протянув свою костлявую руку.— Я очень стара и не могу долго стоять. Иди, деточка, посиди со мной на кушетке.

Девушка взяла протянутую руку и помогла старой леди добраться до противоположной стороны комнаты, и, усадив старушку, расположилась рядом с ней.

— Бедное дитя! Бедное дитя! — сокрушенно стонала старая женщина.— Намного лучше было бы тебе умереть, но злой рок дал им возможность привести тебя сюда. И моя судьба схожа с твоей. Вначале я могла бы покончить с собой, но всегда была надежда, что кто-нибудь придет и вызволит меня отсюда. Шли годы, однако никто не приходил. Расскажи мне, как они тебя поймали?

Очень кратко девушка рассказала основные свои приключения, сделавшие ее пленницей жителей этого города.

— Значит, с тобой в город привели мужчину? — спросила старая женщина.

— Да,— ответила девушка,— но я не знаю, где он и какие намерения у захватчиков на его счет. Точно так же я не знаю и того, что они намереваются сделать со мной.

— Никто не может догадаться,— подтвердила старая женщина.— Они сами не знают, что сделают через минуту, каковы будут их намерения, но я думаю, ты больше никогда не увидишь своего друга.

— Но они же не убили вас,— напомнила девушка.— И вы были их пленницей в течение шестидесяти лет. Это вы сами только что рассказали.

— Ах, милое дитя,— горестно вздохнула собеседница.— Они не убили меня, не убьют и тебя, хоть один Бог знает, к добру ли это. Пожив в этом ужасном месте, сдается мне, ты станешь молить Господа о ниспослании смерти.

Кто эти люди, жители города? — спросила Берта Кирчер.— Какой они национальности и расы? Они так отличаются от всех, кого я когда-либо видела! Ответьте мне, пожалуйста, и расскажите, ради Бога, как вы сюда попали?

— Это было очень давно,— сказала старая женщина, покачиваясь взад и вперед на кушетке.— Это было давным-давно. Ох, как давно это было! Мне тогда было всего двадцать лет! Подумай-ка об этом, дитя! Взгляни на меня. У меня нет другого зеркала, кроме моей ванны. Я видела в воде свое отражение, но сейчас больше не могу ничего рассмотреть, глаза мои стары, и я не знаю, во что превратилась. Но пальцами я могу ощущать свое старое и морщинистое лицо, мои запавшие глаза и эти дряблые губы, облепившие беззубые десны. Я стара, согбенна и страшна как смерть, но тогда я была молодой, и они говорили, что я красива. Но я не буду лицемерить, я действительно была красивой. Зеркало всегда говорило мне об этом.

Мой отец был миссионером во внутренней области страны. Однажды на нашу миссию налетела банда арабов-работорговцев. Они захватили мужчин и женщин маленькой негритянской деревни, где проповедовал мой отец, а также взяли в плен и меня. Арабам немного было известно о тех землях, где обращал в христову веру туземцев мой отец, и поэтому они вынуждены были взять мужчин нашей деревни в качестве проводников и целиком положиться на них в поисках обратной дороги. Арабы сказали мне, что никогда раньше их хозяева не забирались так далеко на юг Африки. Они слышали, что где-то в этих местах есть страна, богатая слоновой костью и рабами, и лежит она западнее нашей деревушки. Работорговцы собирались идти туда, и уже оттуда они повели бы нас на север, где хотели продать меня в гарем какому-нибудь чернокожему султану.

Арабы часто обсуждали, за какую цену можно меня сбыть в гарем и, чтобы цена моя не упала, ревниво охраняли меня друг от друга. Путешествие для меня было поэтому не утомительным, мне давали лучшую пищу по их приказу и не трогали, обращаясь довольно сносно.

Но через некоторое время, когда мы пересекли границы земель, которые мужчинам нашей деревни были знакомы, и вступили в каменистую и безводную пустыню, арабы поняли, наконец, что заблудились, однако все же продолжали двигаться к западу, пересекая ущелья и идя по сожженной солнцем земле, изнывая от безжалостного зноя и жажды. Бедные рабы, захваченные ими, конечно, вынуждены были тащить на себе все снаряжение лагеря и вдобавок награбленное добро. Перегруженные, полуголодные и страдающие от жажды, они вскоре стали мереть как мухи.

Мы недолго продержались в пустынной местности. Голод, жара и жажда лишали людей человеческого облика, превращая их в хищных зверей. Арабы вынуждены были убивать лошадей, потому что другой пищи взять было негде. К тому же мы достигли глубокого ущелья, через которое невозможно было перевести животных. Лошади были зарезаны, а их мясо нагрузили на бедных уцелевших пока еще негров, падающих от слабости.