Эдгар Берроуз - ТАРЗАН. Том 4

Пленников высадили из пироги и отправили на берег. С ними обращались неплохо, но было ясно — их считают врагами. Допрашивать пленных явился сам вождь деревни. Фон Харбен спросил, почему ни его, ни Габулу не побили, раз вся деревня смотрит на них с опасением, как на врагов.

— Ты римский гражданин,— ответствовал вождь,— А чернокожий — твой раб. Хозяева нам не велят плохо обращаться с белыми римлянами, если те попадают к нам в качестве пленников во время войн или другим путем. То же относится и к рабам римских граждан — ведь это их собственность, а законы империи стоят на страже собственности ее граждан.

— Кто же ваши хозяева? — полюбопытствовал фон Харбен.

— Как кто? Римские граждане, которые живут в Каст-рум Маре, ты должен это хорошо знать. В Кастра Сангви-нариусе все известно о нас и наших хозяевах.

— Но мы пришли не из Кастра Сангвинариуса,— настаивал фон Харбен.

— Расскажешь это должностным лицам в Каструм Маре, может, тебе и поверят,— пожал плечами вождь.— Но я хоть и подданный Валидуса Августа, не верю ни одному твоему слову.

— Люди, которые живут в Каструм Маре, тоже чернокожие? — вновь задал вопрос фон Харбен.

Вождь не удостоил его ответом. Презрительно скривив губы, он хлопнул в ладони. На пороге хижины возникла вооруженная стража.

— Уведите пленных,— распорядился вождь.— Заприте их в пустой хижине. Пусть задают свои дурацкие вопросы друг другу. У меня нет желания выслушивать дерзкие бредни.

Группа воинов отвела фон Харбена и Габулу в дальний конец деревни, где они были помещены в пустой шалаш. Вскоре пленникам принесли ужин. Он состоял из рыбы, вкусных жареных улиток и горячей запеченной сердцевины папирусных стеблей. Все это пришлось весьма по вкусу проголодавшимся путешественникам, и они быстро расправились с ужином. Поев, растянулись на плетеных циновках и погрузились в сон.

Поутру пленникам подали завтрак, точь-в-точь повторявший ужин. Когда трапеза была кончена, их вывели из шалаша. Вверх по течению реки двигалось не менее полудюжины пирог, битком набитых воинами в полной боевой раскраске. У плывущих был такой вид, словно они отправлялись на войну. Вдобавок Эриху фон Харбену показалось, что чернокожие нацепили на себя все имевшиеся у них украшения — грубые ожерелья из зубов и когтей животных, толстые костяные браслеты. Над курчавыми головами колыхались султаны из разноцветных перьев. Носы пирог были украшены рисунками воинственного содержания.

Воинов было много больше, чем могли принять деревенские хижины. Позднее фон Харбен узнал, что они собрались здесь из окрестных деревень. Фон Харбена и Габулу усадили в пирогу вождя, и через минуту небольшая флотилия двинулась в путь вниз по течению реки, несущей свои воды на северо-восток. Мощными взмахами весел гребцы заставляли пироги скользить по воде с большой скоростью.

В течение первого получаса они миновали несколько небольших поселений, расположивших тростниковые хижины по обоим берегам реки, делавшейся все шире по мере продвижения пироги. Из хижин на берег высыпали детишки и радостным визгом приветствовали лодки, плывущие вдоль берегов. Но вот деревушки кончились, и ладьи поплыли меж однообразных зеленых стен, образуемых зарослями папируса.

Фон Харбен пытался заговорить с вождем, стремясь получить побольше информации о стране, в которую они с Габулой попали. Ему очень хотелось узнать, кто такие эти таинственные «хозяева», в чьи руки их собираются передать. Но вождь презрительным молчанием отвечал на каждую реплику молодого человека. Наконец фон Харбе-ну надоело спрашивать впустую, и он принялся молча рассматривать однообразные берега.

Гребцы сгибали и разгибали спины в мерном ритме уже почти час. Монотонный пейзаж навевал тоску на непоседливого юношу. «Это невыносимо,— думал он,— так сидеть и молчать. Если такая пытка продлится долго, я сойду с ума.» Но вдруг ландшафт изменился. Перед глазами путешественников заблестела широкая водная гладь — ладья выплыла из канала в чистые озерные просторы. Прямо по курсу лодки из воды поднимался как бы искусственно созданный холм, увеличенный чем-то вроде бастиона, обнесенного неприступным частоколом по всему периметру. Пирога направилась к двум симметрично расположенным башенкам, которые являли собой как бы столбы, на них крепились массивные ворота. Несколько вооруженных воинов стояли на верхних площадках обеих башенок. Наверняка это была стража.

Дозор с башен заметил подплывающую флотилию. Раздался звук трубы. Дверца в стене одной из башен распахнулась, и человек тридцать воинов при полном вооружении высыпали на узкую кромку берега и столпились у самой воды. По команде одного из легионеров, как их мысленно назвал про себя фон Харбен, пирога, в которой находились наши друзья, остановилась, не дойдя до берега полсотни футов, и вождь чернокожих туземцев принялся громко кричать тем, кто был на берегу, зачем они явились и кого везут.

Последовал разрешающий взмах руки с берега, и пирога с пленниками продвинулась ближе к стоящим на суше. Другим лодкам велено было оставаться на местах.

Вождь хотел было причалить и выйти из ладьи, но легионер, видимо, младший командир, приказал никому не двигаться. Лодка мягко ткнулась носом в песок, но вождь, пленники и гребцы, повинуясь команде унтер-офицера, сидели по-прежнему на скамьях.

Унтер-офицер успокаивающе помахал рукой:

— Я послал за центурионом,— сказал он.

Вождь удовлетворенно кивнул.

Фон Харбен с любопытством разглядывал солдат, столпившихся на берегу у их лодки. Все они были одеты в короткие туники и широкие плащи, какие, он помнил из описаний, носили легионеры Цезаря. Ноги солдат были обуты в высокие кожаные сандалии на шнуровке. На головах их красовались украшенные металлическими гребнями шлемы, грудь и спину охватывала кованая кираса. Довершали экипировку щиты, пики и уже знакомые фон Харбе-ну широкие «испанские» мечи.

Самое удивительное заключалось не в снаряжении, как бы позаимствованном из реквизита киностудии, снимавшей фильм на античные темы, а в цвете кожи этих легионеров. Это были не совсем белые люди. В их жилах явно текла большая доза негритянской крови, вызолотившая их тела до цвета темной бронзы. Но черты лиц были по-европейски правильными и тонкими.

Солдаты не проявляли особого интереса к пленникам, даже на фон Харбена смотрели довольно равнодушно. Габула их уж и совсем не интересовал. А в целом прибытие водной флотилии вызвало у гарнизона лишь досаду. Недовольные гримасы фон Харбен заметил на многих лицах.

Унтер-офицер расспрашивал вождя о деревенском житье-бытье, но таким тоном, что было понятно — он снисходит, проявляя внимание к жителю болотных низин. От фон Харбена не укрылось и то, что раз лишь одной пироге было позволено подойти к берегу, а все другие так и остались посредине реки, значит, в иные времена между темнокожими, явно цивилизованными обитателями поселения за частоколом и чернокожими жителями тростниковых хижин отношения не всегда складывались наилучшим образом.