Эдгар Берроуз - ТАРЗАН. Том 4

Некоторое время офицер обдумывал услышанное.

— Может, ты и говоришь правду,— наконец нарушил он молчание.— Твоя одежда не похожа ни на одежду жителей Кастра, ни на какую другую, когда-либо виденную мной. Разговариваешь ты на странном языке — вроде бы он и похож на латинский, но акцент выдает в тебе чужестранца. Сразу чувствуется — наш язык для тебя не родной. Я должен доложить о тебе императору, а сейчас тебя отвезут в дом моего дядюшки Септимуса. Если он поверит твоему рассказу, то может помочь тебе. Он имеет большое влияние в императорском дворце.

— Ты очень любезен,— учтиво сказал фон Харбен.— Можно попросить тебя об одолжении? Я чужой в вашей стране и, как ты понял, очень нуждаюсь в дружеской поддержке. Назови мне твое имя, ибо, кажется, мы могли бы стать друзьями. Римские обычаи, которым следуют в вашей стране, не должны воспрепятствовать нашей дружбе. Итак, расскажи о себе, сейчас твой черед.

Офицер улыбнулся и вздохнул.

— Моя исповедь будет краткой, ибо мало событий произошло в моей жизни. Зовут меня Маллиус Лепус. Я центурион императорской центурии Валидуса Августа. Если ты знаком с обычаями Рима, тебя удивит, что патриций командует центурией. Но здесь мы не во всем соблюдаем традиции, принятые в метрополии. Сангвинариус положил этому начало. Он допустил командующих центуриями в класс патрициев. С тех пор вот уже тысячу восемьсот с лишним лет мы носим патрицианский титул и служим центурионами — весь род Лепусов. А вот и Аскир! — с этими словами двери отворились, и в комнату вошел еще один офицер.

— Аскир пришел сменить меня на дежурстве,— пояснил Маллиус Лепус,— как только он примет караул под свою команду, мы отправимся на виллу моего дяди Септимуса.

Человек-обезьяна постарался выглянуть из хижины, насколько позволяла цепь. То, что он увидел, на деревенской площади, заставило его сердце тревожно забиться. Из входного отверстия его шалаша просматривался отрезок дороги, буквально забитый войском. Плотная масса вооруженных людей надвигалась на деревню.

Сперва, заслышав шум, Тарзан подумал, что жители взбунтовались против жестокого приговора, вынесенного ему вождем Шаусто. Суеверные туземцы племени Вагого не усомнились в том, что белого пленника точно посетил дух предка Луанды и наобещал множество бед, если загорится затеянный вождем костер на площади. Но нет — жители с криками ужаса разбегались кто куда перед надвигающейся бедой. Войско, ощетинившись пиками, явно имело дурные намерения.

Какое-то враждебное племя шло войной на деревеньку Вагого. Тарзан приготовился ждать развязки драматических событий, не ориентируясь в их причине.

Но какова бы ни была подоплека суматохи, все на удивление быстро успокоилось. Только изредка топот убегающих ног да оборванный злой рукой вопль ужаса завершали мрачное действо, творившееся в деревне.

Тарзан вновь выглянул наружу. На площади, рядом с вязанками хвороста, сбились в кучу жители деревни, охраняемые вооруженным конвоем пришельцев. Матери прижимали к себе детишек, затыкая им плачущие рты ладонями. Угрюмо набычившись, стояли мужчины. Кое-где валялись трупы убитых жителей деревушки Вагого.

Воины-захватчики обшаривали хижины, проверяя, не остался ли там кто. Тарзан с интересом рассматривал вооружение и одежду напавших на деревню людей. В их облике ему мерещилось что-то знакомое, что-то уже виденное когда-то. Но что — он припомнить не мог, как ни силился. Время от времени захватчики отдавали какие-то приказы — в лязгающих звуках непонятной речи тоже было что-то знакомое.

Наконец трое вооруженных людей заглянули в его шалаш. Тем временем Тарзан, отпрянув от двери, уселся у центрального столба в свободной позе. Трое вошедших остановились в замешательстве и обменялись какими-то бурными тирадами. Один из них вышел наружу, но вскоре вернулся, толкая перед собой насмерть перепуганного Дуденду. Юноша пытался укрыться, свернувшись клубком в жесткой траве на задах хижины, но был обнаружен врагом.

Воин толкнул Дуденду так, что тот пролетел через всю хижину и упал плашмя на заплеванный пол у ног Тарзана. Юноша, глядя на пленника белыми от ужаса глазами, только пошевелил разбитым ртом, но страх парализовал гортань — ни звука не вырвалось из кровоточащих губ.

Воины тем временем делали Тарзану приглашающие жесты, требуя, чтобы он вышел из хижины. В ответ, усмехнувшись, он показал на ошейник, запертый пудовым амбарным замком.

Воины вновь обменялись репликами. Тарзан опять с удивлением почувствовал, что язык захватчиков чем-то ему знаком.

Один из воинов вышел и вскоре вернулся, неся в руках два увесистых булыжника. Подойдя к Тарзану, он велел ему лечь на пол так, чтобы замок свесился и отдалился от шеи. Орудуя камнями, воин ловко сбил замок. Разомкнув ошейник, сделал Тарзану знак следовать за ним. Разминаясь и потягиваясь, с удовольствием выбрался Тарзан из зловонной хижины на свежий воздух. Тут, при ярком свете дня, он хорошо рассмотрел тех, кто захватил врасплох деревню Вагого.

Около ста воинов с кожей темно-бронзового цвета, но с лицами, не носящими признаков негроидной расы, а скорее наделенными европейскими чертами, окружили толпу пленных туземцев. Тарзан внимательно осмотрел пики, щиты и кожаные шнурованные сандалии воинов и мысленно ахнул — вот откуда знакомы ему эти доспехи! Римляне! Так одевались и вооружались римские легионеры, сражавшиеся в Африке. Рисунки, изображавшие их, он видел в учебнике истории. И речь знакома потому, что это же латынь! Правда, латынь, которую пришлось изучать лорду Грейстоку среди всякой прочей премудрости цивилизации, звучала не совсем так, потому он ее сразу и не узнал. Но все же-это была латынь, хотя и сдобренная большой порцией диалекта банту.

Наконец-то перестала мучить неразгаданная загадка. Тарзан с удовольствием, почувствовал себя освобожденным от раздражающего чувства, наверняка знакомого и вам, читатель. Когда что-то мучительно вертится в мозгу, силясь пробиться через преграду забвения, отвлекая силы и внимание и все-таки не даваясь пытающемуся выхватить это что-то напрягшемуся сознанию, чувствуешь себя не лучшим образом. И вот — вспыхивает свет памяти и неуловимый образ получает утраченное было имя. Какое облегчение! Вот именно это облегчение испытал Тарзан, узнав в завоевателях римских легионеров. У него даже пропала тревога по поводу дальнейшего развития событий. Он стал вслушиваться в разговоры темнокожих легионеров, мысленно радуясь, что в свое время получил весьма основательное образование и, кроме живых европейских языков, освоил и мертвый — латынь. Настроившись, он понимал почти все услышанное.