Леонид Баскин - Этология стадных животных

От «бараньего» такыра после двадцати пяти километров по плато мы добрались до колодца Дахлы. Здесь ночевали. Вода в колодце была горько-соленой. Приходилось не жалеть чайной заварки. Далее шестьдесят километров, то поднимаясь, то опускаясь, мы ехали через плато Капланкыр. Как ни скудна была в этих краях растительность, ее бы хватало для тысяч джейранов, куланов, верблюдов. Но только колонии вездесущих песчанок как-то оживляли эти места.

Капланкыр, Кулантакыр, Сарыкамыш — здесь через несколько лет началась организация заповедника, так что усилия зоологов не пропали даром. Нам все же удалось убедить правительство, что и эти суровые края, если учесть все кустики солянок, все капели в расселинах чинков, обладают немалой продуктивностью, могут и должны приносить пользу людям.

В этой части маршрута мы заехали ненадолго в Каракалпакию. Колодец Узункуи был же на ее территории. Здесь ночевали и повернули больше к востоку, ехали километров тридцать низиной, где колеса машины едва не по ступицу проминали рыхлый, ноздреватый грунт. Пекло солнце, длинное крыло пыли простиралось вслед за машиной. Все мы были серы и страшны. Пожалуй, больше других Галочка. Она упрямо оставалась в сарафане, и ее руки и ноги, заляпанные белой пылью, как-то особенно подчеркивали, какой нечеловеческой была эта обиженная природой земля. Здесь можно бы испытывать луноходы: рыхлый пылевидный грунт, внезапные обрывы чинков — чем не лунный пейзаж!

Днем над пустыней бушевал ветер. Мы привязывали к кузову машины и к двум колам тент, чтобы сделать пятно тени больше, головы держали под машиной, где тень гуще, ноги под тентом. Ветер неистово трепал, рвал тент в клочья. Это была постоянная забота: надвязывать веревки, чинить брезент.

Когда пришел первый смерч, все были поражены, обрадованы приключением, смотрели на черный хобот, втягивающий гипсовую пыль, как на чудо. Потом смерчи стали обыденным явлением. Толстые и тонкие, плотные и прозрачные, изгибаясь из стороны в сторону гибким торсом, они проходили мимо нас каждые десять-пятнадцать минут. Мы искоса следили за смерчами. Вдруг подавался клич: «Держись», — и все хватали, что могли: тент, веревки, крепившие его, посуду. Вот он наступил на нас, окутал мглой и вихрем, вот уже ушел.

Ближайшим ориентиром теперь служил чинк, полукругом окаймлявший с севера и запада Сарыкамышскую впадину. Когда-то дорога шла прямо через Сарыкамыш. Сейчас здесь плескались воды озера. Нам предстоял путь в объезд. Надо было ехать на север, обходя заболоченные солончаки, потом уже повернуть на восток, стремясь к колодцу Ербурун, к Дарьялыку, по которому сливались с хлопковых полей оазиса воды в озеро Сарыкамыш.

Я уже детально изучил карты, помнил все детали, на которые мог опереться, ориентируясь в бескрайней пустыне. И конечно, первый поселок на нашем пути по имени «Большевик» был у всех в памяти. Оттуда уже начинались жилые места, большие дороги.

Отрядная жизнь шла неплохо, хотя в маленьком коллективе были свои проблемы. Еще три дня пути, работы. Все уже было так привычно, так отлажено. И каша с тушенкой, и соленый чай, и блаженство наконец-то вытянуться в спальном мешке, замкнуться в своем душноватом, но таком уютном, желанном мирке, приготовиться увидеть сны. Потом звонок будильника. Надо толкнуть очередного дежурного. Это уже стало для меня правилом — ложиться рядом с дежурным, чтобы легче было будить. Чуть рассвело — мы уже в пути.

До темноты добрались до колодца Ербурун, причем продолжали вести съемку пастбищ и остановки делали, осматривали местность вокруг в бинокль.

Мы ночевали неподалеку от берега канала. Шум бегущей под обрывом воды был так необычен, что спали чутко, урывками. Вместе с Сашей, дежурным, поднялся весь отряд. Кашу варить не стали, разогрели на сковороде тушенку, съели ее с сухарями, попили чаю и скорее взялись складывать лагерь.

Оставалось еще семьдесят километров. Ехали вдоль берега канала, отворачивая в сторону лишь там, где вода подмыла дорогу. Впереди поднялась гора Чашдепе, немногим более сотни метров высотой, но казалась она целым горным кряжем. Гора была для нас путеводным маяком. За ней лежал поселок.

Когда въехали в «Большевик», остановились посреди улицы. Полдневный зной еще только начинал спадать, было безлюдно. Мы вышли из машины. Один, другой мужчина подошел поздороваться, стали собираться ребятишки. Нас не пытались расспрашивать, наверное вид говорил сам за себя. Ребятишки принесли воды, женщины— хлеб. Благодаря, мы повторяли: «Мы из пустыни, мы вышли из пустыни». Люди понимали нас, больше ничего не нужно было объяснять.

Работа с домашними животными, по каким бы скальным верхотурам, по каким бы пустыням ни приходилось их пасти, никогда не сравнится с изучением диких копытных. Затаив дыхание, в восторге и смятении смотришь на маленькую группу архаров, вдруг показавшуюся на гребне хребта. Они словно видение, словно дух гор появляются и исчезают. Тебе даны считанные минуты, чтобы наблюдать, а ведь это совсем не одно и то же, что просто смотреть.

В отаре домашних овец, сутки живущих рядом и вместе с тобой, задача, метод, само наблюдение обдумываются многократно, на все есть время. Конечно, и с дикарями наблюдение не всегда проходит в спешке. Бывает, сидишь, как в театре, на противоположном склоне пасутся архары, смотришь на них в подзорную трубу, а лаборант тем временем согревает на огоньке чай. Для таких случаев я даже носил с собой кусок войлока, чтобы сидеть было помягче, поудобнее. Однако чаще наблюдение длится минуты, а то и секунды. Вот миновала неожиданная встреча, можно сесть на камушек, вспомнить, как все было, записать, пожалеть о том, что не запомнил, не заметил.

Зоологи пока еще мало изучают домашних животных. Все согласны, что самый распространенный в степной зоне зверь — это овца, а в лесной — корова. Согласны, что зоотехнический опыт недостаточен, и работа зоолога в домашних стадах дает важные результаты. И все же исследователей поведения домашних животных очень мало. Но те, кто начал работу с овцами или коровами, быстро замечают, что без параллельного изучения «дикарей», без сравнения не обойтись.

Среди домашних овец я встречал и совсем тупых животных и таких, что, пожалуй, выжили бы и без помощи человека. Мне хотелось сравнить тех и других с дикарями, с предками домашних овец. Поведение овец разных пород сильно отличается. Необходимо узнать, как ведут себя дикие сородичи овец, чтобы судить, насколько сильно повлияло на овец одомашнивание, какая порода больше сохранила поведение диких предков.