Павел Мариковский - Забытые острова

Жаль тревожить покой «дачников», но надо выяснить их дела… Группа «дачников» небольшая — около сотни рабочих вместе с десятком крупных куколок — крылатых сестер и братьев. Самки-родительницы здесь нет. Она, наверное, осталась в главном муравейнике на бугре.

Муравейник осмотрен. Пора сгрести обратно землю в ямку. Но в одном месте группа рабочих в страшной спешке оттаскивает челюстями в сторону комочки почвы покрупнее, ногами отбрасывает что помельче, наверное, спасают заваленного землей и подавшего сигнал бедствия товарища. Картина мне знакомая, но неплохо бы посмотреть, что получится на этот раз. Устраиваюсь поудобнее на походном стульчике и вынимаю бинокль.

Спасатели не жалеют сил, торопятся. Вот наконец показывается большое брюшко (неужели самки?), затем и вся самка. Но какая! Голова и грудь ярко-красные, брюшко длинное и узкое. Самка чужая, другого вида, даже другого рода — она из племени саксаульного муравья кампонотус латералис.

Спасатели бережно переносят свою драгоценную ношу к разрушенному жилищу и прячут ее в щелочку под комочком земли.

Самки муравьев, закончив брачный полет и обломав крылья, по-разному устраивают судьбу. Обычно для каждого вида существуют определенные, установленные тысячелетиями обычаи. Некоторые самки сами, без чьей-либо помощи выкармливают своих первых дочерей-помощниц, которые потом уже берут все заботы на себя. Другие забираются в муравейники собственного вида. Есть и такие, что проникают в муравейники других видов, тайком уничтожают законную «королеву» и, обманув истинных хозяев жилища — рабочих, садятся на престол их матери. Потом из яичек новой хозяйки появляются потомки: муравейник сперва становится смешанным, потом старые хозяева постепенно вымирают, а новые налаживают собственную жизнь, избавляясь от чужих.

Значит, наша находка — самка саксаулового кампонотуса — коварная обманщица? И да, и нет. Да — потому что забралась все же на «дачу» к чужим муравьям. Нет — потому что не убивала «королевы», просто умело взяла на себя роль хозяйки. Как бы там ни было, она ловко использовала «дачные» наклонности бегунков и, наверное, сама по себе не проявила в этом сложном деле изобретательности, а просто повторила установившийся опыт своих давних предков.

Потомству самки-обманщицы предстоит в будущем переселиться к саксауловым зарослям. Отсюда до них далеко, около двух километров. Но это уже дело второстепенное. Главное было совершено.

Днем на такыре яркое солнце слепит глаза. Я прищуриваюсь от его белизны и присматриваюсь к безжизненной местности. Всюду равномерно рассеяны маленькие и темные кучки земли. На белом фоне они хорошо видны. Все кучки одинаковы, как будто устроены по стандарту, каждая в диаметре пять-шесть сантиметров, а в высоту — два сантиметра. На поверхности кучек нет никаких следов входа в норку, нет их и под нею, если ее аккуратно сдвинуть в сторону. Судя по всему, хозяин подземного сооружения никуда не отлучался и должен быть дома. Но кому понадобилось селиться в безжизненной почве, да не как попало, а равномерно по всей территории солончака? Придется заняться раскопками.

Почва солончака влажна, она прочно прилипает к лопатке. Чем глубже, тем влажнее земля, на глубине тридцати сантиметров она почти мокрая. Под маленьким холмиком выброса земли, оказывается, есть очень узкий, рыхлый ход, забитый землей. Чтобы его проследить и не потерять, пришлось вскопать десяток подземных жилищ таинственного незнакомца, и попусту: во всех ход потерялся.

Поиски подземного жителя солончаков утомляют своим однообразием и неудачами. Хочется их бросить и пойти к биваку. Но приходится брать себя в руки и трудиться. Одна из едва заметных норок на глубине около сорока сантиметров все же заканчивается каморкой, в которой я вижу крохотную, около сантиметра, жужеличку, светло-желтую, с темными продольными пятнами на крыльях. Она недовольна тем, что ее глубокая, сырая темница вскрыта: энергично работая коротенькими ножками, пытается убежать. Я ловлю ее и с любопытством разглядываю. Меня поражает, как такая крошка, не обладая никакими особенными приспособлениями, смогла выбросить наружу столько земли, вес которой примерно в тысячу раз больше веса усердного землекопа. И для чего понадобилось так глубоко зарываться в эту совершенно бесплодную землю? Чтобы отложить яички? Но тогда чем же будут в этой соленой земле питаться ее личинки? Или, быть может, влажная почва солончака кишит неведомой нам разной живностью, микроскопически маленькими червячками или личинками водных животных, насекомых, которые оживляются только ранней весной, когда солончаковое пятно становится временным озером?

Утром отправляюсь в поход по пустыне, перехожу с холма на холм и вдруг вновь набредаю на обширный солончак. Он сверкает на солнце. Белая площадь солончака мертвая, но вся в мелких бугорках. Теперь знаю: хозяева норок — крохотные жужелички. Вот еще кучки земли, но они другие — из катышков диаметром два-три миллиметра. Возле каждой кучки располагается аккуратный вход в норку. Он строго вертикален: травинка, опущенная в него, не изгибаясь, легко проходит прямо вниз. Таких норок немало. Но выброс почвы разный: или две кучки, расположенные рядом по обе стороны входа, или одна большая кучка в стороне, обязательно на запад.

Придется поискать хозяина норок. Пока я рою землю, таинственный незнакомец показывается во входе. Но поддеть его лопаткой не удается: уж очень мгновенна его реакция на опасность — он быстро падает на дно своего подземелья. На глубине более полуметра вижу обитателя норки. Это забавная, как всегда, горбатая, с толстой мозолью на спине и с длинными кривыми и острыми челюстями личинка жука-скакуна.

В норках с разными выбросами земли как будто обитают одинаковые личинки. Но кто знает?! Быть может, они принадлежат разным видам или в такой мелочи поведения проявляется характер будущих самок и самцов жуков?

Какую добычу ловят личинки скакунов в своих норках, когда вокруг голая и мертвая, белая, покрытая солью земля?!

Возле кучки светлой земли из мелких катышков замечаю прочную черную дверку, вылепленную из глины. Она наглухо прикрывает вход в жилище. На дне его вижу перепуганного моим неожиданным вторжением светлого сверчка. Он приятно «поет». Ученый, впервые его описавший, назвал этого обитателя пустынь по-латыни одикус, что означает «сладкозвучный».

Сверчок нашел здесь спокойное место, чтобы в выстроенном им жилище завершить в полном покое важное дело — сбросить старую шкурку и облачиться в новую. Мысленно извиняюсь перед ним: на такое злодеяние не особенно приятно решиться, но надо открывать секреты жизни своих находок.