Array Array - Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

Когда я сую в шапку деньги, мне хочется то ли провалиться сквозь землю от взгля­дов окружающих, то ли замычать сквозь зубы оттого, что мы все привычно проходим мимо. Или занимаемся орнитологией. Или транслируем по радио в метро рекламу недорогих туров на Кипр и в Австралию… Но ничем, кроме этих смятых купюр, я ни­кому помочь не могу…

Двадцатого января (день моего первого приезда в Кара- Калу) я каждый год выпи­ваю стакан вина за жаворонков, орлов, за ВИР, Копетдаг, Сумбар, Иран, за Мурав­ских, за полынь под ногами, за солнце, кумганы, за Афганистан, за тельпеки, за змей, за родники и тюльпаны в горах, за экспедиции и караваны Зарудного, за древний ве­ликий Хорасан, за Едимново, Та­русу, за кафедру и за многое–многое другое…

Мои родители по–прежнему живут в Балашихе в том же самом доме и еще больше интересуются нашими делами и пу­тешествиями. Сначала они водили в городской парк гулять моего сына, а когда он подрос ― мою младшую дочь. Наблю­дая это, я каждый раз пытаюсь представить, каким был этот парк, когда они водили туда меня (что‑то помню, но смутно). Дай Бог им здоровья и долгих лет.

Васька вырос и к моим птичкам равнодушен, увлекается совсем другим. Не мечтая особо в детстве о путешествиях, он начал путешествовать еще до того, как приобрел сознательную способность мечтать, и сейчас сам признается, что он ― скорее домо­сед. Хотя слово «домосед» имеет для него уже несколько иной смысл, чем для нас: каждодневно обсуждая по­вседневные мелочи на Интернет с друзьями из Испании, Индонезии, Колумбии, Австралии и Канады одновременно (в куче–мале из разных языков), он поездку в Европу или в США далеким путешествием и не считает…

У меня все те же «ласковые жены. Мне хорошо с ними». Моя дочь Даша, родив­шаяся от них уже после описываемых событий, каждый вечер, послушав книжку перед сном, кричит мне: «Сергей! Пора!» ― подражая маме, она зовет меня не «папа», а по имени. Когда я подхожу, она требует рассказать ей очередную «сказку–правду» про то, «что с тобой действи­тельно когда‑нибудь происходило на самом деле».

Иногда я рассказываю ей что‑нибудь из этой истории, а сам не могу оторвать глаз от пятилетней девочки, пытающейся представить себе далекие горы, незнакомых людей и «строгих» орлов. Она слушает очень внимательно, но вопросы раз за разом задает не про орлов, а про маленькую пушистую песчанку с черными глазками, кото­рая стремглав бежит к своей норке, неся во рту целую охапку зеленой травы…

Сам я по–прежнему в очках (контактные линзы не люблю), а когда путешествую ― в шляпе. Раз в два–три года, бреясь, как обычно, по утрам, я вдруг опираюсь руками на раковину, смотрюсь внимательно в зеркало и спрашиваю сам себя: «Са­лам алей­кум?..»

Мой верный саквояж за годы работы в Копетдаге износился так, что уже не подле­жал починке. Я много лет с благодар­ностью хранил его в кладовке ― не в силах вы­кинуть, а потом вдруг, в порыве освобождения от сентиментальных якорей (нельзя же бесконечно хранить даже важное и дорогое из уже случившейся жизни), достал его, попрощался, вышел из дома и понес на помойку. Но выкинуть не успел. Ко мне подскочили вездесущие балашихинские мальчишки («Дядь, а чой‑то у вас?»), я с об­легчением отдал им саквояж, и он унесся от меня на волнах ребячьего смеха и игры.

У саквояжа началась новая жизнь, наполненная мальчишеским весельем нашего балашихинского двора, а мое плечо сегодня оттягивает уже совсем другая лямка с какими‑то диковинными замками и специально разработанной заморскими дизайне­рами подкладкой из непотеющей и не скользящей по плечу резины. В новомодном кофре я таскаю аппаратуру, ко­торая мне и не снилась в былые времена, но ко всему этому великолепному снаряжению я почему‑то отношусь равнодуш­но, просто ис­пользую его как инструмент, и все.

Сегодня на мои фотографии попадает много хороших людей, интересных мест и экзотических животных, которых я и не предполагал увидеть на своем веку. Снимая все это, я искренне восхищаюсь увиденным, но непроизвольно продолжаю выиски­вать в видоискателе черты сходства наблюдаемого с тем, что снимал видавшим виды «зенитом» в Копетдаге… В самых разных пустынях и горах очень далеко от Туркестана (все так же «клик–клик» ― шагомер) я иногда вдруг ощущаю знакомый запах полыни или прокаленного солнцем пыльного ветра и непроизвольно вздраги­ваю, настороженно огляды­ваясь вокруг…

Когда я встречаюсь с былыми участниками этой эпопеи, мы обсуждаем своих взрослеющих детей, текущие дела и происходящее со всеми нами в наше интерес­ное время. При этом мы всегда с неизменным удовольствием вспоминаем пережи­тое нами когда‑то в Туркмении, и в наших разговорах с годами настораживающе всплывают все новые и новые де­тали боевой юности…

Сумбар течет, как ему и положено, с востока на запад; Сюнт и Хасар по–прежнему незыблемо cтоят на своих местах; а вот холмы за Кара–Калой, где я наблюдал жаво­ронков, не узнать. Там теперь автотрек для тренировки шоферов, и вместо стай зи­мующих птиц в этом месте среди врытых в землю автопокрышек пылят грузовики.

Нет больше СССР, нет ставшей столь дорогой всем нам Туркмении, а есть незави­симый Туркменистан. Но это все ― детали. Потому что Копетдаг продолжает оста­ваться Копетдагом, а ястребиный орел ― ястребиным орлом…

Я часто думаю про всю эту историю и не расстаюсь теперь с образом этой птицы, ставшей мне как бы близким другом и тотемным знаком. Банально, конечно, ― орел в качестве символа, но уж так сложилось. Я стараюсь компенсировать это искренней самоиронией прилагающегося к тотему девиза, но это уже совсем личное ― разбал­тывать все до конца не могу.

Теперь вот и вы знаете про все это.

Я искренне желаю вам, всем дорогим мне людям, которых вспомнил сегодня, и всем людям вообще, счастья, здоровья и всего наилучшего. А всем в мире фасциа­тусам давайте вместе пожелаем выжить и навсегда остаться неотъемлемой Ча­стью того вечного и подлинного Целого, вне которого невозможна и наша с вами жизнь.

…Ястребиный орел, планируя сверху, садится на острый гребень скалы. Я вижу его сильные лапы, белую грудь, осве­щенную заходящим солнцем, и то, как он, крича, закидывает голову назад, оглашая затихающее ущелье звонким клекотом. Словно повторяя всем нам еще раз то, что так чутко услышал Киплинг: «Мы с вами одной крови, вы и я!..»

Кара–Кала, Западный Копетдаг ― Балашиха, Московская область

АБС ― агро–биологическая станция.

Алабай (туркм.) ― среднеазиатская овчарка.

Альбедо ― способность поверхности (льда, снега, воды и др.) отражать лучи.

Антропогенный фактор ― та или иная форма воздействия человека на природу.