Array Array - Наветренная дорога

Я спросил Чепе, хочет ли он вернуться — ведь если вы замышляете хождение темной ночью по берегу; то должны быть уверены в своем спутнике.

― Очень уж хорошо ночью на берегу, — сказал он.

Думаю, что от Пуэрто–Лимона до Колорадо–Бар не найдется ни одного молодого человека, который согласился бы участвовать в подобной прогулке без обусловлен­ного вознаграждения, да еще в субботний вечер, когда привезен и открыт бидон с guaro. Видимо, тоска по родине помогла Чепе предугадать в прогулке нечто прият­ное. А у латиноамериканского индейца тоска по родине — серьезный недуг.

Я принялся расспрашивать Чепе о родном доме и обо всем, что с ним связано: о семье и урожае, о девушках и заработках. Задавая вопросы, я как бы делил с ним тоску и вспоминал предрассветный запах стелющегося дыма, полуденную песню вет­ра в вершинах сосен над вьючными тропами, далекий вопль хохочущего ястреба, ма­ленькую, крытую черепицей хижину, стоящую на склоне холма возле красного, как разрез раны, участка обработанной земли или рядом со спрятанной от глаз бухточ­кой.

С того момента, как Чепе узнал, что я жил в горах и бывал в столь родном ему Окотале, он в своеобразно сдержанной форме стал обо мне заботиться. Сегодня, в субботний вечер, особенно остро нуждаясь в сочувствии, он был готов нести мой ме­шок хоть на край света, если бы только мне понадобилось туда идти.

― Здесь на субботние вечеринки собираются только эти дикие москито, — сказал он.

И вы должны понять, почему на здешнем побережье так плохи субботние вечера. Субботу празднуют и здесь и дома, и тут и там одинаковые предметы бутафории, те же нарядные костюмы, но дух веселья совершенно иной. Guaro, девушки и гитары фигурируют и здесь и там — в Окотале, но между ними нет и тени сходства.

Поймите, какие возможности представились Чепе в этот спокойный субботний ве­чер, как понеслись его думы через равнины и цепи гор туда, в совсем иное место, где сегодня также льется рекой еженедельное guaro, где тщательно умывшиеся мужчи­ны собираются в кабачках или сидят группами на перекрестках трои и иод деревья­ми на обочинах пыльных дорог, пьют guaro, посматривают на девушек и судачат о них.

Здесь тоже в кабачках и под деревьями слышатся гитары, но звучат они совсем иначе.

В руках индейцев москито, говорил Чепе, они походят больше на негритянские скрипки «джуба», чем на гитары. А эти дикие джиги, эти стенания расслабленных струн, этот ритм мелодии, отбиваемый грохочущим большим барабаном, и смехо­творная трескотня в интервалах! Чепе ни в грош не ставил чарующую музыку моски­то, не находил в ней ничего хорошего или приятного, и разговор о ней доводил его до слез. В родных краях звучат мексиканские гитары, там шесть струн широким потоком источают сладость меда, или вспыхивают разноцветными огнями, или стонут и шеп­чут о радостях и горестях индейцев. Одна за другой звучат corrido [101] Баллада, народная песня (исп.). и страстные, волнующие мелодии huapango [102] Испанский народный танец (исп.). . И хотя гитары совсем такие же, как здесь, говорят они совершенно по-другому.

Увлеченный рассказами Чепе, которого тоска по родине заставляла переходить от одной темы к другой, я не сразу заметил человеческую фигуру, маячившую рядом с нами у кромки воды. Включив фонарь, я осветил молодого метиса — он медленно брел по колено в воде и держал в руках моток лиановой веревки. Конец веревки ухо­дил далеко в море, куда‑то за набегавшую приливную волну. Пока я пытался опреде­лить, в чем дело, Чепе окликнул человека.

― Что он делает? Ловит рыбу? — спросил я.

― Sabe [103] Догадайтесь (исп.) . , — ответил он.

Тогда я громко приветствовал человека:

― Будьте любезны сказать, что у вас привязано к веревке?

― Tortuga [104] Черепаха (исп.). , — ответил он. — Вернее, carey [105] Биссы (исп.). . Очень большая бисса.

― Что вы намерены с ней делать?

― Я намерен ее съесть.

― Я спрашиваю, зачем вы ее привязали? Какой смысл стоять в воле и держать ве­ревку с привязанной черепахой?

― Разве для вас в новинку такой способ перевозки пойманных черепах?

― Для меня это новость, — сказал я и посмотрел на Чепе: — А для вас?

― Для меня тоже.

― В таком случае, — сказал человек, — я могу показать, как это делается. Это очень практично. Я не буду вытаскивать carey, а вы смотрите…

Размотав часть веревки, он вышел из воды, добрался до сухого песка и, наклонив­шись, начертил круг на гладком песке. Он дорисовал четыре ласта и голову — полу­чилось изображение черепахи. Нацарапав полоску, ведущую от переднего ласта к верхнему щиту, он сказал:

― Вы привязываете ласт к щиту, затем обматываете всю эту сбрую вокруг панци­ря, а веревку крепите с внутренней стороны. Потом сталкиваете черепаху в воду и, удерживая конец веревки, идете в нужном вам направлении. Вот и все. Остальное делает сама черепаха.

― Очень мило, — сказал Чепе.

― Нечто вроде параван–охранителя, — сказал я.

― Что? — спросил человек.

― Не могу вам объяснить по–испански. А может быть, черепаха и не изображает параван. Но это удачная выдумка. Всякий другой способ перевозки доставил бы много беспокойства. Кто вас этому научил?

Человек постучал двумя пальцами по голове.

― Вот кто… — сказал он. — Я сам изобрел.

― Очень мило, — сказал Чепе, с гордостью посмотрев на человека. — Он — ника­рагуанец.

Я был уверен, что и раньше где‑то слышал о таком способе перевозки черепах, но сейчас было неуместно упоминать об этом. Человек свернул веревку и побрел в по­лосе прибоя.

― Конечно, это медленно, — сказал он, — но все же добираемся до места.

Когда он почти исчез в темноте, я крикнул ему вдогонку:

― Видели ли вы сегодня стадо зеленых черепах?

― Нет. сеньор. Стадо опаздывает Когда оно приплывет, я не буду таскать черепах таким способом.

Последнее, что мы увидели, была фосфоресцирующая полоса, сверкавшая вокруг его голеней.

― Этот человек — никарагуанец, мой земляк, но он с побережья. Очень умен! — сказал Чепе.

Потом мы долго шли в темноте и слышали только шум прибоя и шелест песка под ногами. Когда Чепе вновь заговорил, его настроение несколько изменилось. Мое столь непривычное для него сочувствие и встреча с изобретательным земляком на время ослабили жгучую боль тоски по родине.

― Вы бывали в Энтре–Риос? — спросил он.

― Только поблизости. Со стороны Гондураса. Но достаточно близко, чтобы увидеть надпись «Viva Sandino!» [106] Да здравствует Сандино! (исп.). , начертанную на утесах.

― Jo, si [107] Я тоже (исп.). , — сказал он. — Я хорошо знаю весь тот район. Там все замечательно, но мало кто об этом знает. В этом месте Сандино победил солдат–гринго.