Марк Гроссман - Веселое горе — любовь.

В комнате стало тихо.

Галочка подошла ко мне, взяла птиц и, как-то напряженно улыбаясь, сказала:

— Спасибо! Вот не ожидала.

И я отчетливо ощутил в ее словах ледяную вежливость и даже раздражение.

Она тут же отдала голубей Павлику, и брат унес их на кухню.

Именины пошли своим чередом, и все забыли о птицах.

А мне уже почему-то не хотелось сидеть в этой комнате, и веселиться, и пить вино.

Галочка, улучив минуту, подошла ко мне. Сохраняя на лице улыбку, она сказала сухо, негромко:

— Цветы положены к именинам. Не к чему тащить сюда птиц.

Я смотрел на ее красивое лицо, на большие, холодные сейчас глаза и молчал.

Боже мой, как могут изменяться люди!

Вот почему так бывает в жизни: и радость, и неудачи полосой находят?

Взгляните на притолоку. Видите: две желтые голубки сидят? Это Шоколадка и Одуванчик. Сестры-одногнездки, прошлогоднего вывода. Шоколадка чуть потемней пером. Вот и вся разница, на первый взгляд.

Росли они сначала неприметно, как все малышки-голышки. Потом — смотрю: юбчонки-хвостики появились, кофточки из перышек есть. Вот уж и головки друг другу клювами причесывают. Модницы!

Через пять недель впервые на крышу взлетели. Довольнешеньки! Перышко к перышку прилаживают, сияют, как самовары начищенные. И вид делают, что вовсе и не смотрят на почтарей — сверстников своих.

Жизнь у голубей короткая, раз в пять меньше нашей. Оттого растут они скоро и старятся быстро. Иная голубка ранней весной родится, а к концу лета заневестилась, закивала головкой тому, кто нравится. На следующую весну и у нее свои детишки будут.

Росли сестры — водой не разлить. Одна — попить, другая — попить, одна погулять, и другая — за ней. Так и минуло лето.

А в первый осенний день вышел я на балкон и вижу: Шоколадка одна на притолоке сидит, скучает. Где ж Одувашка? И в голубятне ее нет.

Спустился я в палисадник, взглянул на крышу: вон оно что! За светло-золотой голубкой старый трясун [24] Трясун — декоративный голубь. ухаживает. Вы не смотрите, что он старый, за него всякая с радостью замуж пойдет. Статный да ладный, хоть и целые десять лет на земле прожил.

Воркует горячо, что-то наговаривает молоденькой, хвостом павлиньим выхваляется. Тут кто хочешь не устоит — обязательно в трясуна влюбится.

Голубь ей свои разные «Хоррр!» выговаривает, а Одувашка глазами блестит, крылья чуть опустила, золотым хвостом крышу подметает. Все-таки ей приятно с таким красавцем познакомиться.

Голуби довольны — и я счастлив.

А тут чувствую: нет, чего-то мне не хватает. А чего — не поймешь. Хорошо молодость расцветает! Так в чем дело?

Догадался, наконец: сидит Шоколадка одиноко и на сестру невесело посматривает.

«Ладно, — думаю, — какой у тебя возраст! Успеешь еще и полюбить, и гнездо сложить, и голубят вывести. Летай себе пока и горя не знай!».

Минула осень, пришла зима. Вот — и весна-красна, весна-чудесница, время неумолчных голубиных песен, ласковая, милая пора свадебных игр.

Старого трясуна я уговорил жениться на старушке его породы, а про Одувашку подумал: «Такая кралечка сама себе всегда мужа найдет».

И верно: только подумал — целый табунок цветной заходил возле нее.

А потом эти голубишки друг к другу повернулись, рукавчики засучили да и за молодецкое дело взялись. Полетели тут перья в разные стороны!

Можете меня ругать — я даже пальцем не пошевелил, чтоб унять их. Пусть потешатся, думаю, — не люди все же.

Вот свалка была так свалка! Только гляжу: редеет куча-мала. То один драчун, то другой крыльями затрещит — и на притолоку.

И остался тогда один на один с Одувашей — Кликун, сын Лебедя и Зари. Подошел к голубке, потрепал ее клювом по голове ласково, сказал ей тихонько голубиное слово — и бросились они в синий воздух — поиграть, силой и удалью молодой похвалиться.

А Шоколадка? Одна — и грустит по-прежнему.

Я думал — неудачные Одувашкины женихи живо к Шоколадке засватаются. Нет, не сватаются. Даже близко не подходят. Хотел было заругаться, да расхотел: насильно мил не будешь. А почему «насильно»? Ведь вон она какая красивая, Шоколадка.

Стал присматриваться к голубке внимательней. Бог знает, может, и не очень уж красивая. Головка не такая круглая, как у сестры, глаза не такие лукавые, фигурка не такая уж стройная, как вначале казалось. Вот ведь беда, скажи на милость...

Ну, мало ли что — головка да глаза! Вон у дичка Аркашки носище, как спица, а тоже не догадается подойти! Долго ли шепнуть на ушко словцо короткое, — вот и счастливы оба будут.

Слетела весна с земли, все голуби разгнездились уже, детьми обзавелись. А Шоколадка все одна да одна. Видно, наскучило ей, наконец, это. Подошла к Боровичку — сыну Бурана, поклонилась ему несмело. Сидит Боровичок, не шелохнется. Распустила Шоколадка хвост бронзовый, прошлась робко возле сонного увальня. А он, недоумок, и ухом не ведет. Все попусту.

Побрел я тогда к старым голубятникам, спросил у них:

— Нет ли влюбного зелья какого? Голубка у меня в беззамужье пропадает.

Смеются старые голубятники, плечами пожимают:

— Тут для людей иной раз вот как такое зелье нужно, да и то нету!

Что делать?

Все голуби уже заняты, остался один Боровичок.

Посмотрел я на него без радости: «Какой ты Боровичок? Называйся теперь Сморчком-старичком!».

Явились как-то ко мне соседские мальчишки, предлагают:

— Давай молодняк в нагон кидать. Пусть проветрится чуточку.

— Ладно, пусть проветрится.

Взяли у меня мальчишки Кликуна, Пашу-почтаря и Аркашку длинноносого, увезли верст за восемнадцать, к озеру, — выпустили.

Паша прилетел, дичок — тоже, а Кликун — муж Одувашки — не нашел дороги и оставил молодую жену с детьми на моих руках.

Ждал я его до вечера, а потом заглянул, расстроенный в голубятню: не пищат ли ребятишки малые? И вижу: возле молодой матери то один, то другой голубь случайно прохаживаются.

Хотел я их пристыдить да хворостинкой в свои гнезда спровадить — и задумался. Что теперь с малышами будет? Ведь не выкормит их одна голубка, помрут они с голоду.

Решил — не прилетит Кликун к утренней зорьке — сам вместе с Одувашей голубят изо рта накормлю. Не пропадать же им, в самом деле!

Не вернулся Кликун. Набрал я полный рот вареной пшеницы и полез в голубятню. Посмотрел на Одувашкино гнездо — и чуть все зерно от неожиданности сам не проглотил! Стоит Паша рядом с красавицей и голубят ее кормит. Видите, правду в народе говорят: счастливому во всем пай!

Очень похудел за неделю молодой силач Паша: еще бы — две семьи кормил, свою и чужую. Это хоть кому доведись — трудно.

Понял я, что семья Одувашкина в безопасности, и сразу о ее сестре вспомнил.

Ведь одна Шоколадка, совсем одна! Стало мне за нее горько. Поймал я Сморчка и говорю ему: