Александр Дюма - История моих животных

— Да.

— Вы помните, что он заходил к вам?

— Превосходно!

— Причард как будто бы не обращал на него внимания, но от этих горчичных глаз ничто не ускользнет! Вдруг он притворился, что у него такой же тик, как у того господина. Раз! И яйцо раздавлено. Он, словно устыдившись своей неловкости, поспешил проглотить все — белок, желток и скорлупу. Я решил, что это случайность, принес другое яйцо; едва он прошел с ним в пасти три шага, как у него снова появился тот же тик. Хлоп! И второе яйцо проглочено. Я начал кое-что подозревать! Пошел за третьим… Если бы я не остановился, сударь, все двадцать пять яиц были бы там! Так что господин Александр, такой насмешник, сказал мне: «Мишель, возможно, вы сделаете из Причарда хорошего музыканта или астронома, но наседка из него плохая!»

— Почему вы никогда не рассказывали мне об этом, Мишель?

— Потому что мне было стыдно, сударь.

— О Мишель, не надо до такой степени отождествлять себя с Причардом!

— Но это еще не все!

— Как, это еще не все?

— Этот нигедяй до безумия любит яйца.

— Ну и что же!

— Он съедал все яйца у господина Акуайе! Господин Акуайе сообщил мне об этом. Где, вы думаете, Причарду отрезали лапу?

— Вы же сами мне сказали, в каком-то парке, где он забыл прочитать табличку.

— Не шутите так, сударь: я думаю, нигедяй умеет читать.

— Мишель… Причарда обвиняют во многих преступлениях, но такого обвинения еще не выдвигали!.. Но вернемся к отрезанной лапе Причарда. Где же, по-вашему, с ним случилось это несчастье, Мишель?

— Конечно, в каком-нибудь курятнике, сударь.

— Это произошло ночью, Мишель, а ночью курятники заперты.

— Какое значение это для него имеет?

— Ну, вы не заставите меня поверить, что он пролезет в отверстие, в какое проходит курица!

— Но, сударь, ему незачем входить в курятник для того, чтобы есть яйца.

— Что же он делает?

— Он зачаровывает кур. Видите ли, Причард — что называется обольститель.

— Мишель, вы все больше удивляете меня!

— Да, сударь! Да, сударь! Он околдовывал кур на вилле Медичи… Я думал, что куры господина Шарпийона, о которых я столько слышал как о курах необыкновенных, будут не так глупы, как куры с виллы Медичи; но я вижу, что куры везде одинаковы.

— И вы думаете, что Причард…

— Он околдовал кур господина Шарпийона: вот почему они не несутся или, вернее, вот почему теперь они несутся только для Причарда.

— Черт возьми! Мишель, мне очень хотелось бы взглянуть, каким образом он околдовывает кур Шарпийона!

— Может быть, вы незнакомы с нравами земноводных?

Я уже говорил, что восхищался познаниями Мишеля в естественной истории.

— Так, — сказал я, — теперь мы занялись жабами! Какое отношение, черт возьми, Причард имеет к жабам?

— Вам известно, что именно жабы дали врачам уроки родовспоможения, как лягушки научили людей плавать.

— Ни одна, ни другая истина для меня не доказана, Мишель.

— И все же существует жаба-акушерка. Вы считаете, что это врачи научили ее принимать роды?

— Нет, в этом я уверен.

— И все же, — продолжал Мишель, — либо жабы должны были научить врачей принимать роды, либо врачи должны были научить этому жаб; но, поскольку жабы существовали прежде врачей, вполне вероятно, что врачи брали уроки у жаб.

— В конце концов, это возможно, Мишель.

— О, это так и есть, сударь, я уверен.

— Ну, и что же дальше? Что общего у Причарда с жабой-акушеркой?

— Общее то, сударь, что таким же образом, как жаба-акушерка помогает своей подруге, Причард помогает своим курам.

— Ну, Мишель, это уже что-то невероятное, друг мой.

— Нет, сударь! Нет, нет, нет! Встаньте завтра пораньше; ваше окно выходит на курятник: взгляните сквозь жалюзи. Вы такое увидите, чего никогда еще не встречали!

— Мишель, ради этого я, повидавший столько всего, в том числе шестнадцать смен правительства, не только встану когда вам угодно, но готов не спать всю ночь.

— Нет необходимости ждать всю ночь; если хотите, я разбужу вас.

— Разбудите меня, Мишель, тем более что мы отправляемся на охоту в шесть часов утра и, следовательно, вы не причините мне большого беспокойства.

— Так это решено?

— Решено, Мишель; но каждый вечер, — упорствовал я, стыдясь, что так легко поверил в галлюцинацию Мишеля, — каждый вечер калитку, отделяющую маленький двор от большого, запирают, как же Причард входит? Он прыгает через забор?

— Увидите, увидите.

— Что я увижу?

— Истинность пословицы: «Скажи мне, кого ты впускаешь, и я скажу тебе, кто ты».

Мишель, как вы помните, производил некоторые перемены в правописании и в построении пословиц. Только что он снова проявил свою фантазию.

На следующий день, ранним утром, Мишель меня разбудил.

— Если вы желаете занять свой наблюдательный пост, — сказал он, — мне кажется, пора.

— Я здесь, Мишель! Я готов! — живо соскочил я с постели.

— Подождите, подождите!.. Дайте мне потихоньку открыть окно; если нигедяй только заподозрит, что за ним подсматривают, он не выйдет из конуры. Вы себе представить не можете, до чего он порочен.

Мишель со всеми возможными предосторожностями открыл окно. Между пластинками жалюзи все было ясно видно — и дворик с курятником, и конуру Причарда.

Нигедяй, как называл его Мишель, лежал в своей конуре, с невинным видом положив голову на лапы.

Как ни старался Мишель действовать осторожно, Причард приоткрыл свой горчичный глаз и посмотрел в ту сторону, откуда послышался шум.

Но, поскольку шум был слабым и мимолетным, Причард решил не обращать на него внимания.

Через десять минут закудахтали куры.

С первым же звуком Причард открыл уже не один, а оба глаза, потянулся, как делают собаки просыпаясь, встал на три лапы, снова потянулся, огляделся и, убедившись, что двор совершенно пуст, вошел в дровяной сарай и в следующее мгновение высунул голову в слуховое окно.

Двор был по-прежнему безлюден.

Тогда Причард выбрался из слухового окна на крышу.

Наклон крыши был небольшим, и Причард без труда перебрался на ту ее сторону, которая нависала над птичьим двором.

Для того, чтобы оказаться на птичьем дворе, ему надо было только совершить прыжок в шесть футов сверху вниз. Подобный прыжок Причарда не смущал: он прыгнул бы снизу вверх на такую высоту, будь у него все четыре лапы.

Оказавшись на птичьем дворе, он растянулся на земле, раскинув лапы, носом в сторону курятника, и дружески тявкнул.

Услышав зов, одна курица высунула голову и, нисколько не испуганная появлением Причарда, поспешила к нему.

Дальше произошло нечто, вызвавшее у меня величайшее удивление.

Я прекрасно знал, хотя и не был силен в естествознании, как Мишель, манеру собак здороваться при встречах.

Но я никогда не видел, чтобы собака засвидетельствовала таким образом свое почтение курице.