Альманах - «На суше и на море». Выпуск 2

Тропический сад перелистывает одну за другой ожившие страницы ботанического справочника. Причудливые араукарии подняли свои колючие зонтики над стеной кустарников с алыми, как кровавые пятна, цветами. Шелестит пышной кроной знаменитая гевея, в жилах которой течет холодная молочно-белая кровь, в охоте за которой столетиями лились потоки горячей человеческой крови.

А вот и хлебное дерево — дерево из сказки, с булками на ветвях. Его тяжелые мясистые плоды растут прямо на стволе желтоватыми пупырчатыми шарами. Неподалеку развесистая папайя с гроздьями водянистых, сладковатых дынь, которыми только вчера мы угощались за обедом.

Нельзя не остановиться у величественной равеналы, не случайно названной деревом путешественников; ее родина Африка. И, может быть, не раз изнывавшие от зноя и жажды путники находили спасение под сенью ее листьев-вееров, хранящих в толстых своих черенках запасы прозрачной освежающей влаги.

Но можно пройти мимо, не заметив скромного деревца, которое оказывается не чем иным, как праматерью популярной кока-колы, аккуратные бутылочки которой продаются на каждом шагу: в кафе, аптеках, магазинах сувениров и у автомобильных бензиновых колонок.

И сколько еще вокруг неприметных глазу растений, наделенных чудодейственными свойствами, целебных и загадочных. Немного знаний — и ты никогда не погибнешь ни от голода, ни от жажды в тропическом лесу.

Однако каждый раз наше внимание привлекают лишь знаменитые или яркие представители тропической флоры. Увы, даже деревья мы встречаем по «одежке» и громкому имени.

Дорожки становятся уже и наконец исчезают в густой траве. Заросли бамбука густеют, и вот уже перед нами непроходимая чаща. Смыкается над головой колеблющийся полог, и сырая прохлада девственного леса заставляет учащенно биться сердце. Здесь надо быть осторожным. Здесь человек уже утрачивает свою власть. Широкие лепестки тропического цветка могут скрывать неожиданную опасность. Только легкое покачивание травы да едва слышный шорох напоминают о змеях — некоронованных царицах джунглей. Ухо улавливает какие-то таинственные звуки, треск веток и загадочный шепот листьев, отчего все тело напрягается в ожидании чего-то неизведанного, непонятного. Хочется закрыть глаза и долго стоять, затаив дыхание, на мгновение забыв обо всем на свете. Шелестит ветер, и солнечный луч, проскользнув сквозь листья, золотым слитком пылает у корней папируса.

Десяток шагов назад — и мы снова возвращаемся к цивилизации. Но теперь хочется идти как можно скорей. И каменный рыболов, задумчиво опустивший удочку на берегу пруда, и тенистые беседки, к которым ведут широкие ступени из серого песчаника, стертые подошвами тысяч людей, и великолепные фонтаны сейчас уже но привлекают внимания.

Нас ждет автобус. Мы покидаем ботанический сад, оставив где-то в глубине его, в чаще тропического леса, кусочек своего сердца.

Может быть, мы никогда не узнали об этом, если бы не Монис Бендейра. Он появился в первый же день нашего пребывания в Рио, совмещая обязанности корреспондента утренней газеты с ролью внимательного гида и тайного поклонника одной из молодых сотрудниц экспедиции. Монис худощав, черноволос, с живым подвижным лицом, на котором южный загар тщетно борется с румянцем молодости. Потомственный кариока, он влюблен в Рио и готов часами говорить о родном городе. Монис — студент и мечтает о дне, когда наконец в руках его очутится долгожданный университетский диплом. А пока… пока в ожидании этого часа надо работать, чтобы своевременно внести плату за обучение. Впрочем, Бендейра не унывает. Веселый, общительный нрав и знание двух языков — английского и немецкого — способствуют его корреспондентской деятельности. Мы стояли на набережной, любуясь уходящей вдаль панорамой Копакабаны, как вдруг Бендейра сердито хлопнул себя по лбу. «Каррамба — ах, простите, сеньорита, но я так зол на свою рассеянность. Как же я мог забыть о самом интересном. Вы ведь не знаете, что в честь прихода „Ломоносова“ в Рио над одним из домов подняли красный флаг. Понимаете, красный флаг над Рио. Не всякий в наше время решится на такой открытый вызов полиции».

На берегу живописной бухты Ботафогу раскинулась просторная строительная площадка — 40 тысяч квадратных метров, занятых строительными лесами, прямоугольниками бетонных плит, переплетами стальных конструкций, золотистыми штабелями теса. Здесь по проекту архитектора Аффонзо Эдуардо Рейди из бетона, стали и стекла будет сооружен грандиозный Институт культуры. Восемь с половиной миллионов долларов — средства, в основном пожертвованные частными лицами, — должны вскоре превратиться в сверкающие облицовкой холлы, просторные аудитории, светлые выставочные залы. В нем будет сосредоточена культурная жизнь Рио. Здесь будет театр с собственной труппой, оркестром и балетом, библиотека, в которую будут собраны лучшие произведения национальной и мировой классики, кинотеатр и даже свое издательство. Здесь предполагается организовывать выставки лучших творений бразильских и зарубежных скульпторов и художников.

Важнейшим отделом Института будет школа искусств. Необычно широка ее программа. Лекции по истории мировой культуры, философии и языкознанию будут чередоваться с занятиями по физиологии и фотографии, антропологии и статистике. Точные науки будут представлены физикой, математикой и электроникой. Слушателям школы предстоит ознакомиться с историей и социологией.

Виднейшие ученые Америки и Европы разрабатывают устав и программу этого необычного в рамках капиталистического общества просветительного центра. Но это все в будущем. А сегодня из всего предполагаемого комплекса строения готово только одно: музей нового искусства (Museu de arte moderna do Rio de Janeiro). To самое здание, над которым поднялся красный флаг в честь Советской России.

Прямоугольный фасад украшен колоннами из дюралюминия. Вернее, это даже не колонны. Они скорее напоминают поставленные вертикально крылья самолета, образуя своеобразные жалюзи. Колонны-крылья вращаются на своих основаниях, и при желании их можно повернуть под любым углом к фасаду. Широкий вход без дверей ведет в просторный вестибюль, отделанный под светлый дуб, с полом из серого кафеля. У входа на постаменте из красного гранита, символизируя вселенную, два узких бронзовых кольца образуют перпендикулярные друг другу плоскости, в центре которых укреплен золотистый шар.

Девушка, сидевшая за столом, на мгновение подняла голову и, коротко ответив «музей закрыт», вновь углубилась в чтение. Но пылкая тирада Мониса, из которой можно было разобрать лишь два слова: «Руссос» и «Ломоносов», и на этот раз произвела волшебный эффект. Лицо девушки осветила улыбка, и она, вспорхнув, исчезла за дверью. Не прошло и минуты, как мы уже знакомились с очаровательной хозяйкой музея, сеньорой Кордес Баско. Следом за ней мы прошли в выставочные залы. Соединенные широкими коридорами, они образуют анфиладу. Потоки света льются через сплошное стекло окон, прикрытое лишь специальными жалюзи, с помощью которых в любое время дня можно по желанию получить нужное освещение любого участка зала. На стенах, выкрашенных масляной краской, в скромных рамках висят многочисленные полотна, отличающиеся крайним разнообразием как по замыслу, так и по мастерству. Сумбур абстракционистов и конструктивистов перемежается с истинными шедеврами живописи. Странно было видеть рядом с оригинальной, выдержанной в необычайных желто-зеленых и синих тонах «Женщиной с яблоками» Пикассо или ярким жизнерадостным «Утром» черный квадрат на трехцветном фоне, изображающий «Размышление». Еще менее понятными оказались гравюры Эдит Беринг, кстати говоря, удостоенной национальной премии, Генриха Освальда, Островера. Нашего воображения не хватает, чтобы воссоздать какой-либо образ из бесчисленных черных штрихов, разбегающихся во всех направлениях, причудливых переплетений и геометрических сумбуров.