Альманах - «На суше и на море». Выпуск 2

Так же разнообразен и по тематике и по исполнению зал скульптуры. Однако здесь абстракция подавила все «живое». Как шедевр ваяния посетителям демонстрируется «Персей» — нелепое сооружение из проволоки, отдаленно напоминающее скелет человека. Бесстрашный победитель Медузы Горгоны ужаснулся бы, увидев, во что его превратило лихорадочное воображение скульптора-конструктивиста. Нам трудно согласиться со столь уродливым восприятием действительности, а великолепие творения Бенвенуто Челлини [23] Речь идет о скульптуре «Персей» знаменитого итальянского скульптора, ювелира и писателя Бенвенуто Челлини(1500-1571) — Прим. ред. не смогут заслонить никакие модные «исты».

Но различие взглядов на искусство нисколько не ослабило обаяния хозяйки и теплоты оказанного нам приема. И мы покинули музей с надеждой, чтобы горячее желание сеньоры Кордес посетить Советский Союз исполнилось как можно скорее.

Вы не видели Маракана? О, значит вы еще ничего не видели. Маракана — это грандиозно. Это величайший в мире стадион. Быть в Рио и не посетить Маракана — это непостижимо! Наш новый знакомый — сеньор Альварес Оливейра страшно экспансивен. Он бурно жестикулирует и, мешая английские и немецкие слова с португальскими, после каждого «О, самое большое. О, самое замечательное» хватается большим и указательным пальцем за мочку правого уха. Этот жест у бразильцев обозначает что-то вроде нашего «на большой палец».

А знаете ли вы Диди?

Его восторгам нет конца, когда мы начинаем перечислять фамилии бразильских футбольных звезд. Но когда один из нас говорит, что видел футбольный матч «Динамо» — «Васко да Гама», сеньор Оливейра не выдерживает и, повернувшись к тесно обступившим жителям Рио, начинает быстро говорить по-португальски. Мы не понимаем ни слова из его рассказа, но судя по тому, что улыбки слушателей становятся еще шире, а похлопывания по нашим плечам еще энергичнее, кариоки очень довольны нашими футбольными познаниями.

Сеньор Оливейра снова переходит на англо-немецкий:

— Я очень сожалею, сеньоры, что сейчас зима и футбольный сезон еще не начался, но право, вы должны приехать к нам в январе, когда борьба разгорится. Вы не пожалеете об этом. Нигде в мире так не любят футбол, как в Бразилии. Я вам скажу по секрету, если бы началась война и в этот же день назначили интересный футбольный матч, армия осталась без солдат: все бы ушли на стадион, — Оливейра заразительно хохочет. — Вы понимаете, амигос?! Нет, вы обязательно должны посетить Maракана!

— Но ведь сейчас стадион закрыт для посетителей.

— Для вас, амигос, откроют любые ворота. Кариоки знают, что такое гостеприимство.

Мы осторожно намекаем, что трехдневный плен на рейде мало чем напоминает гостеприимство.

— О амигос, это же политика! Не обращайте внимания, вы знаете, что сказал наш президент Кубичек?

Оливейра извлекает из внутреннего кармана пиджака сложенную вчетверо газету. Это «Диарио Кариока» (Ежедневная газета Рио) от третьего июня. Он открывает первую страницу и, быстро отыскав нужную статью, тычет в нее пальцем.

— Я вам сейчас переведу: «Никому не дано права запрещать знакомиться с прекраснейшим в мире городом. Было бы серьезной ошибкой нашего христианского и демократического порядка, отличающегося также большим гостеприимством, запретить русским морякам и ученым познакомиться с красотами Рио и познать либеральную душу бразильского народа».

Он прервал чтение и, бросив взгляд на часы, заторопился.

— Мне очень жаль, сеньоры, что я не могу проводить вас на стадион, но, что поделаешь, пора на службу.

Он огорченно вздохнул.

— Желаю вам посмотреть как можно больше! Но, главное, не забудьте про Маракана!

Мы благодарим за внимание и, разыскав в карманах значок с красным флажком и надписью Москва, чудом уцелевший после вчерашнего налета на сувениры в порту, торжественно вручаем сеньору Альваресу. Он прикалывает его к лацкану пиджака, но затем, покачав головой, осторожно отстегивает и, бережно завернув в носовой платок, прячет в карман.

— Запрещено? Политика?

— Нет, что вы, амигос, это не политика, это предосторожность. Если мои друзья увидят этот замечательный сувенир, я потеряю его вместе с лацканом пиджака. Адиос, сеньоры, — он машет на прощание рукой и скрывается в толпе.

Большой шестиколесный автобус, поблескивая ярко-оранжевыми боками, дает протяжный гудок. Толпа расступается. Мы покидаем портовую площадь, провожаемые несущимися нам вслед «Русс, амигос, Москва, карашо!»

Автобус, глухо урча могучим дизелем, быстро набирает скорость. Конструктора, предусмотрев туристскую страсть к фотографии, постарались сделать его прозрачным со всех сторон. Кажется, что только пол у него остался не стеклянным. Каждое новое здание — щелк-щелк-щелк, каждый новый памятник — щелк-щелк, каждая оригинальная фигура — снова щелканье фотоаппаратов, затворы которых работают как пулеметы.

Еще один поворот — и автобус врезается в сумасшедшее стадо автомобилей, заполнившее стометровую автостраду, самую широкую авениду Рио — авениду президента Варгаса. Еще не так давно на этом месте, где расстилается нынче река из бетона и двенадцать рядов автомобилей мчатся навстречу друг другу, стояли сотни старинных зданий, небогатых магазинчиков и дешевых публичных домов. Сломив отчаянное сопротивление хозяев, Варгас, занимавший в то время пост президента, провел в жизнь закон, разоривший тысячи семейств, в результате которого все строения были переданы муниципалитету, снесены с лица земли и просторная автомагистраль соединила восточные районы Рио с западными, разрешив сложнейшую транспортную проблему.

Солнце превратило в огненную реку бетон, отполированный миллионами автомобильных шин. Нескончаемая лавина автомобилей несется, презирая всякие понятия об осторожности и ограничениях. Впрочем, ограничения скорости, если они и встречаются в Рио, относятся скорее к медленной езде, чем к быстрой. То и дело на улицах попадается предупредительная надпись — минимальная скорость шестьдесят миль. Не пытайтесь нарушить правило, иначе вы рискуете быть оштрафованным за… снижение скорости. Наши автомобилисты, в прошлом «осчастливленные» автоинспектором, проколовшим отверстие в талоне за езду с повышенной скоростью, сокрушенно вздыхают: «Вот бы наших орудовцев сюда!»

Но скоро даже любители быстрой езды убеждаются, что шестьдесят миль, то есть почти сто километров в час, — удовольствие весьма сомнительное. Надо обладать железными нервами тореадора, реакцией летчика-истребителя и техникой циркового автомобилиста, чтобы вести с такой скоростью машину в центре Рио. Впрочем, наш шофер Осмар да Сильва располагает в достатке и первым, и вторым, и третьим. Он настоящий виртуоз своего дела. Автобус то проскальзывает между двумя новенькими «с иголочки» виллисами, то уходит из-под носа гигантского грузовика, то, едва не врезавшись в неожиданно затормозивший голубой кадиллак, останавливается так резко, что кажется, он вот-вот поднимется на дыбы.