Анатолий Севастьянов - Мой знакомый медведь

Но когда Витька прибежал на гребень, они уже молчали. В широкой седловине никого не было. Видя возбужденного Витьку, собаки нетерпеливо перебирали лапами, надеясь, что он отпустит их с привязи. «Наверное, спрятался где-нибудь в распадке», — подумал Витька о медведе.

Гераська тем временем тоже поднялся на гребень. Витька уже хотел отметить, что еще один зверь зимовал в районе Пирожка, как собаки вдруг снова залились. Из-под соседнего камня выскочила мышь и, прострочи:! по снегу, юркнула в норку под другой камень. Гераська, передразнивая Витьку, торопливо вытащил из кармана еще один патрон:

— Возьми скорей, а то хвостом хребет перешибет! Чего стоишь, пойдем ужинать. Я вижу, они не по медведю лают. Чего ты к ним припустился?

На другой день из-под небольшой скалы то и дело поблескивали стекла биноклей. Сидя в выдуве снега, незаметные на темном фоне базальта, Витька с Гераськой осматривали изрезанную мелкими распадками седловину, похожую на вспаханное и припорошенное снегом поле. Только плуг должен быть размером с хороший утес. Заметить бредущего по этой изрезанной седловине медведя непросто. А нужно было посчитать, сколько их пройдет за день от Пирожка в район заповедника.

В этих местах не было привычной каменноберезовой тайги. Только кое-где стояли отдельные куртины искореженных, как будто смятых в гигантской горсти и брошенных в снег каменных берез. Ивовые заросли, густые даже зимой, серыми лентами вились по распадкам. Кедровый стланик на припеках выбился из сугробов зелеными кудрями.

Первый медведь прошел совсем неподалеку. Брел не торопясь, некуда было спешить. Не скоро удастся поесть в этом году, вот он и берег силы. Улегся на солнечном взгорке, поерзал по снегу брюхом и стал зубами выгрызать льдышки, застывшие в волосах между когтями. На вид медведь вовсе не был тощим, казался таким же плотным, как и осенью. Но накопленное быстро сгорит на нем за недели весенней бескормицы, зверь подожмется, станет легким, проворным в заботах о корме.

Потом проходили медведи вдали, многих из них можно было заметить только в бинокль, когда они переваливали через гребни распадков.

На Камчатке есть такая примета: когда в большом табуне оленей родится десять телят, встают из берлог медведи. В округе заповедника не было домашних оленей. Но Гераська и без них давно научился угадывать по погоде, когда начинают вставать медведи. Приехали сюда как раз вовремя.

Гераська дремал от вынужденного безделья. Не хотел признавать серьезным делом подсчет вставших из берлог медведей. К тому же от долгого разглядывания в бинокль у него болели глаза.

Пригревало солнышко, тепло отражалось от черной скалы. Прижавшись к теплой каменной стене и уронив набок голову, Гераська спал, легонько посапывая. Витька не стал его будить, а повернулся так, чтобы видеть и распадки, за которыми должен был следить Гераська.

Вдруг он заметил: в сером ивняке шевельнулась белая глыба. «Медведь встает из берлоги», — подумал Витька. Но тут же понял — нет. Это был какой-то другой зверь — ростом выше медведя. Не отрываясь следил за белым в кустах, потом толкнул Гераську.

— Да это лошадь, — сказал Гераська.

И Витька сразу в бесформенном до этого белом пятне увидел лошадь. Она медленно шла по ивняку.

«Но откуда здесь лошадь, так далеко от поселка? Да еще среди таких снегов?» — подумал Витька и вспомнил, как недавно в поселке перегоняли молодую лошадь из одного сарая в другой. Она вязла в глубоком снегу, ноги не находили опоры, и лошадь билась в горячке, норовя скорее выбраться на укатанную дорогу. Но только глубже уходила в снег. Мужики повалили ее на бок и веревками доволокли к дороге.

А тут лошадь шла по распадку, и близко не было никаких дорог. Длинная грива и длинный нестриженый хвост делали ее похожей на дикую лошадь из приключенческих фильмов. Витька сразу прозвал ее про себя Белым Мустангом. Гераська опустил бинокль и сказал:

— Дикая.

Белый Мустанг перестал скусывать веточки ивы и копытом, как северные олени, разрыл снег. Добрался до хвоща и принялся есть. Эта лошадь никогда не жила в поселках. Она родилась в экспедиции и вместе с матерью переходила из одной экспедиции в другую. Зимовала под легким навесом, как когда-то зимовали на Камчатке почти все лошади. Гераська рассказывал, что раньше сена для них почти не готовили. Всю зиму они сами паслись на хвоще, и которые выживали, летом отъедались на сильной камчатской траве. Когда эта лошадь чуть подросла, на нее какой-то шалопай навьючил без седла тяжелые ящики, и они до костей сбили ей спину. Лошадь сбросила груз и убежала в тайгу с орущим транзистором, который висел у нее на шее.

Зимовала она с северными оленями, а потом наткнулась на другую экспедицию. В отряде было плохо с продуктами, и на совете решили пристрелить лошадь и съесть. А девчонка-геолог потихоньку от всех увела ее и отхлестала хворостиной, чтобы убежала и не попадалась больше на глаза людям. С тех пор лошадь и живет в тайге, приспособилась как-то к камчатским зимам.

Из распадка лошадь направилась к скалам. Снег был плотный, но местами она все равно глубоко проваливалась в нем. Перед откосом провалилась по грудь, но не свернула, а, смешно переставляя передние ноги, на коленках пробилась по глубокому месту.

Гераська удивленно и одобрительно хмыкнул.

Лошадь выбралась на отрог. Снег там был мельче, плотнее. Но непонятно, зачем она забиралась вверх, в скалы. Похоже, что-то искала в камнях. Но когда встала и принялась жевать, пуская по ветру клочки мелкого зеленого сена, поняли: она искала запасы сеноставок — небольших зверьков, которые летом сгрызают траву, сушат и прячут на зиму в расщелины, укладывая в стожки.

Далеко в другой стороне появился в виде черной точки медведь. Витька следил за ним в бинокль, пока тот не скрылся из глаз. Опять направил бинокль к Мустангу. Но его уже не было. Гераська сказал, что лошадь ушла в распадки. Случайно ли так получилось, но все медведи, которые прошли в этот день, не набрели на след лошади. Похоже, она знала путь встающих из берлог медведей и остерегалась там оставлять следы. И все же непонятно было, как до сих пор с ней не расправились медведи или волки.

Солнце село. Горы вокруг потемнели, и только вулкан стоял в розовом шлеме заката. Когда шли к палатке по всхолмленному увалу, за одним из бугров заметили две медвежьи спины. Медведи шли прямо на них. Гераська с Витькой остановились. Было уже сумрачно и для фотосъемки мало света. Медведи подходили ближе, один от другого шли метрах в пяти. Это были молодые медведи, наверное, первый раз зимовавшие без матери. Они не видели людей — опустив головы, принюхивались к снегу. Ветерок тянул от них.