Анатолий Севастьянов - Мой знакомый медведь

Даже Гераська проникся уважением к этому фотоаппарату и попросил Витьку, чтобы он сфотографировал его. Но едва Витька направлял на Гераську фотоаппарат, тот как гусь вытягивал свою длинную шею. И Витька разочарованно опускал фотоаппарат.

— Да не тяни ты шею. Надо, чтобы все как на самом деле. А ты на себя непохож становишься.

Но стоило опять направить фотоаппарат, Гераська тут же вытягивал шею, смотрел на него, вытаращив глаза и не дыша. Так и пришлось снять его в этой позе.

Поперек хода собак тянулся свежий след медведя. Витька отметил его в записной книжке, а в бинокль увидел распадок, где вроде бы темнела берлога. Витька уговорил Гераську оставить собак и пойти поперек крутых распадков в пяту по медвежьему следу. Где на лыжах, а где без них пробирались рядом со следами. На подъем лыжи несли в руках, кое-где упираясь как палками. Сапоги продавливали уплотненный весенний снег поглубже, чем медвежья лапа. Но все равно идти было легко.

Вход в берлогу хорошо стало видно и без бинокля. Занесенная снегом большая каменная плита, а под ней Черное отверстие, от которого шли следы.

Возле берлоги медведь наследил на снегу, намусорил. Витька воткнул в снег лыжи, передал Гераське ружье, поставил понягу, к которой были привязаны топор, веревка, фонарик, немного еды и фотоаппарат. Нужно было достать его и сфотографировать берлогу снаружи.

— Что это он у берлоги долго топтался? — спросил Витька.

— Кто его знает, может, ноги разминал! — ответил Гераська, присаживаясь на камень.

В это время стоявшая поняга упала возле входа в берлогу. И тут же по ней шарахнула когтистая медвежья лапа, и зверь дернул ее к себе. Витька отскочил и вцепился в ружье.

— Откуда он там? — удивленно спросил Гераська, когда понял, что медведь не собирался выскакивать.

— Там фотоаппарат! — спохватился вдруг Витька.

— У, леший! Все карточки помнет.

Но в берлоге было тихо. Видно, медведь не терзал понягу. Витька стоял с ружьем наготове, Гераська снял с плеча карабин.

— Надо выручать понягу, — шепотом сказал Витька.

Гераська развел руками:

— Надо. Только его можно и не выгнать. А то, хочешь, и на нас бросится, стрелять придется… Давай сзади зайдем, на плиту, и сверху шумнем — может, убегет.

Зашли на высокую плиту над берлогой — стало ясно, почему в берлоге медведь: оказалось, след, который привел их сюда, принадлежал другому медведю. Зверь подошел к берлоге сверху, по каменной плите. На ней четко пропечатались его следы, не заметные снизу. Медведь то ли учуял, то ли знал, что под глыбой берлога, спрыгнул с камня и разгреб вход. Но хозяин берлоги отнесся к нему далеко не гостеприимно, и медведь ушел своей дорогой.

Гераська отковырнул большой ком снега и сверху бросил его в берлогу. Там послышалась возня, потом все стихло, и сколько ни бросали туда снег, никаких звуков из берлоги больше не доносилось.

— Бывает, прямо в берлоге стрелять приходится, — сказал Гераська. — Ни за что не вытуришь. Другой раз дырку сверху пробьешь — через нее и стреляешь… Давай вот что сделаем, — уже шепотом продолжал он, чтобы не услышал медведь. — Сейчас с разговором уйдем от берлоги, он услышит — оба ушли. Как отойдем подальше, должно быть, убежит. Чего ему там сидеть. Вот сюда бежать ловчее, сразу за камни. А мы тогда вон туда пойдем, — шептал Гераська. — Как пойдем, говори чего-нибудь, как всегда разговариваешь, чтобы слышал.

Гераське никогда в голову не приходило усомниться в том, что медведи могут думать так же, как люди. Охотясь на них, прикидывая в уме, как может повести себя зверь, он всегда ставил себя на его место и решал, как бы поступил на месте зверя сам.

Вот и теперь был убежден, что медведь выскочит, если услышит, что они оба ушли от берлоги…

Так и получилось. Когда отошли метров на триста, берлога как будто выстрелила медведем: он вылетел из нее бурым ядром и замелькал среди громадных камней.

Витька вскинул к глазам бинокль и рассмотрел только, что у медведя высунут непомерно длинный язык. Ни у одной собаки в самую жару не видел такого.

Поняга была целой, только на привязанном к ней брезентовом мешке остались дыры от когтей. Фотоаппарат, к счастью, не пострадал.

Берлога была устроена в нише между двумя скальными обломками, прикрытыми сверху каменной плитой. Осенью медведю пришлось хорошо поработать когтями, чтобы углубиться в землю. Берлога была выстлана ветками ольхового стланика. Слой их чуть ли не в метр толщиной. Все ветки свежие, уложенные только прошлой осенью. Гераська говорил, что медведи каждую осень чистят берлоги, на старую подстилку не ложатся.

Интересно было стоять в сумраке берлоги, в которой только что был медведь, и еще чувствовалось его тепло. Витька лег на мелкие ветки ольхового стланика, где всю зиму пролежал медведь, посмотреть, что он видит, что слышит, лежа в берлоге.

Потом Витька с Гераськой вернулись к собакам и поехали дальше к обширной панораме со знаменитым Карымским вулканом. Там пришлось искать место для палатки. Ниже были крутые распадки, собачьей упряжке через них не пробраться. Сверху хорошо просматривалась вся громадная седловина, отделяющая медвежью гору от заповедника.

Красивые заснеженные горы не такая уж редкость в мире. Но здесь, среди этих гор, высился похожий на громадный муравейник конус Карымского вулкана. Склоны его были ровные, без глубоких борозд — баранкосов. Разъеденные дождями и временем, борозды бывают на дремлющих вулканах. Этот не дремал, все неровности он заделывал свежими выбросами. Склоны его были ровные, без морщин.

Нужно было вернуться немного назад и где-нибудь в затишье поставить палатку. А потом все дни, все светлое время проводить на гребне, наблюдать в бинокль за седловиной, считать медведей. Ставить палатку нужно было вдвоем, а Витьке уже не хотелось оставлять седловину без наблюдения. Он спустился на нарте в распадок, разгрузил ее и опять пригнал собак на гребень. Решил заставить их следить за округой. Привязал упряжку на гребне, а сам, довольный выдумкой, съехал на лыжах к Гераське помогать ставить палатку.

Настроение было отличное — даже собаки помогают ему изучать медведей! Если только где-то в седловине появится медведь, они заметят его и поднимут лай.

Витька лихо работал топором, кромсая березовый сухостой на мелкие кусочки, которые могли бы влезть в крохотную печурку. И вдруг сторожевой механизм сработал — собаки захлебывались в лае! Витька кинулся в гору, но опомнился, вернулся, схватил карабин — как-никак там голодный весенний медведь — и крикнул Гераське: «Дай патронов!» Не дожидаясь, пока опешивший Гераська достанет патроны, сам сунул руку к нему в карман, схватил патроны и побежал наверх. Собаки рвались так, что, казалось, вывернут кусок скалы, к которому привязаны.