Евгений Вишневский - Приезжайте к нам на Колыму! Записки бродячего повара: Книга первая

— Это же он, — задыхаясь от смеха кричал Гена, — решил попробовать, что такое — эротическое наслаждение!

— Вот я тебе ужо попробую, срамник! — строго прикрикнул на страшно смутившегося Кольку Юра. — Придет время, все узнаешь! Ишь, сластолюбец нашелся!

Нынче Колька вновь остается один в лагере, а все мы опять идем на выселки. Когда мы пришли, Саня уже вовсю работал. Мы с Геной тотчас взялись помогать ему, а Юра, свистнув Басю, отправился опять в долину Элина.

Через три часа мы услышали два выстрела и, бросив работу, побежали вниз по Инынье к устью Элина. Вскоре издалека мы увидели фигурку человека, который, ссутулившись, брел по берегу и нес на плечах что-то огромное.

Был это, разумеется, Юра, и пер он на своих плечах роскошные, в пятнадцать отростков, покрытые нежной бархатно-бурой шерстью оленьи рога.

— Видели?! — подмигнул он, бросив к нашим ногам, сочащиеся кровью трофеи. — Каков красавец, а?!

Взяв рюкзаки, ножи и топор, втроем (все, кроме Сани, который остался работать на выселках) отправились в долину Элина. Долина действительно прекрасна: узкая, зажатая с двух сторон скалами галечная терраса, поросшая молодой лиственницей и тальником, — она, похоже, является любимым местом всяческого зверья: оленей, лосей, медведей и баранов (что можно легко определить по обильному навозу).

Километрах в трех от устья лежала туша великолепного быка весом, пожалуй, более центнера. В два ножа мы с Юрой начали свежевать ее.

— Вот глядите, — показывает нам Юра, — две пули я в него выпустил. Первая в заднюю ляжку вошла; желудок пробила, кишки и печенку и об позвоночник сплющилась, — он достал из-под хребта желтую сплющенную пулю, — бык-то в горячке бежать кинулся, а вторая ему под левую лопатку ударила, сердце насквозь пробила и под лопаткой застряла. — Он достал из правой передней ляжки вторую пулю, потом покопался в потрохах и вытащил оленье сердце с большой дыркой посередине. — Вон оттуда бил, сверху, из кедрового стланика, метров со ста пятидесяти. Я вам не Евсеич, который с двадцати метров в медведя мажет. Оленя, ребята, надо бить в сердце!

— Ну да, ну конечно, — ехидно улыбнулся Гена, — только, помнится, кто-то из присутствующих на одного бедного олешка десять патронов истратил: рога ему пообломал, челюсть отколотил, ноги пересчитал, тогда уже несчастный сам сдался — пощады запросил. Или не было этого? — обернулся Гена ко мне.

— Ну ладно, было, было... — согласился Юра (у него сейчас замечательное настроение), — честно-то говоря, я ведь и оба этих выстрела быку в голову целил, а вышло-то оно вон как!

— Эх, — сокрушается Гена, — как жаль, что цветной фотопленки нету. Такой натюрморт! (Всю тонкость этого замечания мы сперва не оценили; только потом я сообразил, что ведь «натюрморт» в переводе с немецкого — «мертвая природа».)

Действительно, туша очень красива. Поскольку пуля пробила сердце, произошло полное кровоизлияние в ткани тела, и кровь окрасила мясо в очень глубокий, насыщенный красный цвет, а если прибавить сюда еще ее черные сгустки, желтое сало (олень жирный, как свинья) и зелень разбитых кишок (олень кормился), читатель вполне сможет вообразить себе всю эту варварскую роскошь.

Разложили мясо в три рюкзака, причем Гена все норовил положить себе раза в два больше, чем нам с Юрой, аргументируя это очень странным образом:

— Вы тушу свежевали, работали, а я стоял и любовался вашей работой (да и самой тушей): так что теперь уж я побольше поработаю.

С трудом уговорили его отдать часть мяса нам и не геройствовать. Несем полные рюкзаки (моментально пропитавшиеся кровью), и я притворно ворчу на Юру:

— Охотник, туды его в качель, убил оленя у черта на рогах, а мы его в лагерь тащи. Ты бы его еще на Омулевке добыл!

— Зато олень какой! — улыбается Юра (ничем его сейчас не проймешь).

— Знатный олень, — соглашается Гена, — за таким я бы и на Омулевку сходил.

Возле самого устья Элина я спохватился:

— Ребята, мы же язык вырезать забыли!

Вот обида! Олений язык, знаменитое таежное лакомство, достанется теперь медведям (и как я, ротозей, забыл о нем?!). Но возвращаться не стали: во-первых, это дурная примета, а все охотники суеверны; во-вторых, начинает смеркаться, а тащиться ночью по скалам с полными рюкзаками и противно, да и опасно; в-третьих же, попросту лень.

Решили на правый берег Иныньи не переходить: с тяжеленными рюкзаками прыгать по скользким камням невозможно. Пойдем левым берегом, а напротив нашего основного лагеря переправимся на лодке.

Сегодня Саня планировал свернуть лагерь на выселках (основную работу он уже закончил, остались мелочи) и перетащить большую часть нашего имущества в основной лагерь, да вот непредвиденные (хоть и приятные) обстоятельства, как видно, помешают этому. Напротив выселок видим мы уже свернутый лагерь, Саню, который, поджидая нас, сварил чаю, но переправиться тут (даже если бы мы и захотели это сделать) невозможно. Саня, увидев нас на противоположном берегу, все понял, развел руками и, высоко подняв чайник, картинно вылил из него чай в Инынью. Ах, с каким удовольствием мы бы сейчас почаевничали! Но не нести же чай в чайнике в основной лагерь! Бася, видя хозяина на той стороне реки (она ходила с нами), скулит, сует нос в воду, но пуститься вплавь не решается (и правильно делает — течение в этом месте бешеное).

— Саня! — кричит Гена через Инынью, перекрывая шум горной речки. — Ты сильно-то не надрывайся. Завтра придем вчетвером и заберем остальное.

— Хорошо! — соглашается Саня.

Однако часа через полтора на той стороне Иныньи мы увидели согбенную фигуру нашего начальника (мы-то идем медленно и часто отдыхаем — у каждого за плечами килограммов по двадцать пять), груженного, судя по всему, ужасно: он нес спальный мешок, надувной матрац (это-то понятно, иначе ему бы просто не на чем было спать в основном лагере), но еще и пропасть образцов. Бася в этот раз не выдержала. Увидев своего хозяина, кинулась она в бушующую реку и, несмотря на все наши опасения, благополучно переплыла ее (правда, отнесло героическую псину далеко в сторону).

— Эх, зря он образцы взял, — волнуется Юра, —- надо было взять рога. Как бы они червями до завтра не пошли. Долго ли — муха села, и все. А образцам-то что сделается.

На левом берегу Иныньи недалеко от устья Паука нашли следы стоянки какой-то экспедиции: каркас от палатки, ржавые, но еще вполне целые печные трубы, батареи питания (наверняка уже мертвые) для радиостанции. Трубы я прихватил с собой: пригодятся для коптильни.

Я решил сократить путь и, несмотря на предостережения ребят, пошел напрямик левым болотистым берегом протоки (ах, никогда не следует делать этого: пытаться сократить путь, срезая углы, и идти напрямик мимо троп). Я был наказан за свою глупость: промок до нитки, провалившись несколько раз в замаскированные водой ямы, и, кроме того, пришел значительно позже ребят (что и следовало ожидать).