Тимофей Печёрин - Усы, лапы и хвост

Уж не знаю, чем я мог досадить ему. Возможно, неприязнь Виктора распространялась на весь животный мир сразу. Или не на весь, а на одних лишь бродяг, разносящих-де заразу. А может в нем занозой сидела досада за свое хоть мелкое, но поражение — тогда в приюте. Оттого, что сказал «нет» на идею своей второй половинки завести домашнего питомца, но половинка это «нет» безжалостно проигнорировала. Не послушалась глупая баба своего самца, ах как обидно!..

Наконец, я даже допускаю, что свою роль здесь сыграла ревность. Вернее, какая-то ее особо извращенная форма, когда любая другая особь мужского пола рядом с твоей благоверной воспринимается как соперник. С людей, чьи головы, как известно, населены тараканами, станется!

Как бы то ни было, а лицо Виктора омрачалось всякий раз, когда в поле его зрения попадал я. Лицо омрачалось, а голос грубел, недовольно шепча: «опять ты!» с крепким словцом в придачу. От Гулиного ухажера мне было легче дождаться цитат на латыни, чем хотя бы символической ласки. О том же, чтобы, к примеру, угостить меня чем-нибудь за столом, и вовсе речи не шло.

Одно радовало: визиты Виктора были довольно редки. Не чаще раза в неделю. Большего он, человек без постоянного заработка (иначе говоря, раздоблай) позволить себе не мог. Как судьба могла свести его со столь успешной девушкой, как Гуля — непонятно. Видимо, противоположности и впрямь притягиваются.

Зато едва этот хмырь переступал порог нашей с Гулей квартиры, как в нем просыпался Хозяин. Не в смысле ответственности — исключительно в плане власти. Ни перечить открыто второй половинке, ни причинить мне физического вреда Виктор, правда, не решался, зато не скупился на претензии и замечания. В том числе и в мой адрес.

«Этот кот шерсть везде оставляет!» — вместо «здрасьте» говорил он, завидев меня. Как вариант: «почему этот кот занял мое кресло?» Или «выгони-ка этого кошака — мешает!»

Собственно, «мешать» я мог в двух случаях. Либо на кухне, когда его мужичество изволили прошествовать туда для ужина — либо в спальне. То есть, ближе к той фазе свидания, ради которой черти и приносили Виктора к Гулиному порогу. И вот уж здесь хозяйка квартиры шла-таки хахалю навстречу, запирая комнату на шпингалет. Изнутри. Меня при этом оставляя снаружи. Иди, мол, погуляй!

Было ли мне обидно? Ну нет, подобных поводов для поднятия самооценки я этим двуногим не дам. Однако имелось ощущение легкого предательства. Со стороны той, что меня приютила и стала мне если не хозяйкой, то уж точно другом. И она же, хоть в данном, пустячном для меня, вопросе становилась на сторону — кого? Этой грубоватой похотливой бестолочи?! Этого неприятного типа, которому даже безобидный я встал поперек горла?

Обижаться действительно было ни к чему; выводы делать — тоже без толку… если оными же и ограничиться. Куда более уместным мне показалось бросить этому супостату вызов. Отыграться. Отвоевать у него квартиру во благо меня и Гули. В конце концов ей тоже нет от Виктора ни малейшего проку. Одни убытки: сам видел пару раз, как он занимал у возлюбленной деньги. Занимал, да не отдавал, а Гуля и не настаивала. Любовь, знаете ли, слепа. А слепотой чужой люди издревле пользовались во всяких недобрых целях.

Любовь слепа… но я-то зряч! Потому и вынашивал план мести, решившись в конце концов и на его воплощение.

В тот вечер Виктор и Гуля засиделись на кухне чуть ли не до полуночи. Под бутылку вина парень терзал старенькую гитару, не особенно заморачиваясь насчет музыкального слуха. Под неуклюжее треньканье на струнах он помянул и моря (в которых не намочил и пальца), и тюрьму (куда сподобился угодить разве что на пятнадцать суток). Не обошел вниманием и дембелей да горячие точки. Притом что сам, если и служил, то почти наверняка в тиши провинциального гарнизона.

На десерт были воспеты некогда набившие оскомину «черные глаза» — готов спорить, дабы надежнее подлизаться к Гуле.

За то время, что продолжались их посиделки, я умудрился ни разу не попасться влюбленной парочке на глаза. Дал возможность забыть о себе… в то время как сам незаметно пробрался в еще пустую (и открытую) спальню. Там, в темноте, я устроился на мягком кресле, стоявшем в углу. И прикинулся спящим.

Меня заметили тотчас же, когда действо свидания наконец переместилось в комнату.

— Блин, опять этот кот! — возмущенно воскликнул Виктор, едва темноту рассеял неверный свет ночника, — уже сюда пролез… вуайерист проклятый!

«Ну надо же — слово умное выучил», — подумал я со злорадством.

— А что, он сильно тебе помешает? — ехидно и с вызовом вопросила уже Гуля, вдобавок рассмеявшись.

— Ну… нет, конечно, — Виктор смутился, но всего на миг, — в этом деле… мне вообще никто не в силах помешать. Никто и ничто… да будет тебе известно!

— Вот и славно, — хмыкнула хозяйка квартиры, — тем более, Полосатик спит…

— …ну а я сегодня уснуть тебе не дам! — договорил за нее хахаль.

«Вот ведь скотина! — подумалось мне при этом, — Гуле-то вставать рано, работать весь день. А ты, небось, до обеда проваляешься».

Мысль эта еще больше укрепила меня в намерении положить конец этой сомнительной и гниловатой идиллии. Так что, когда одежда двуногих уже валялась на полу, а сами Виктор и Гуля перебрались на кровать, я осторожно спрыгнул с кресла и направился в их сторону. Вальяжной такой, прогулочной поступью. И тем вполне ожидаемо привлек к себе внимание.

— Пошел на хрен! — сердито бросил Виктор при виде моих перемещений.

Ну а я… да черта с два я его послушался! Наоборот: присел у кровати, всего в шаге (людском), да вперился в глаза парня пристальным взором. Своими очами, сверкающими в темноте холодным изумрудным блеском. Эффект превзошел все мои ожидания: уже через минуту порыв страсти, обуревавшей Виктора, бесповоротно угас.

— Ну я так не могу! — почти взмолился парень, отстраняясь от Гули, — все этот кот… падла! Вот чего ему надо? Чего он смотрит?

— Ах-ах! А может… дело не в коте? — язвительно вопрошала девушка.

— Да что ты! Как ты могла подумать! — возвысил тот Виктор, задетый ее словами, — я ж… о-го-го! Разве забыла?

— Тогда не капризничай, — подытожила Гуля, — а то кот ему, видите ли, помешал…

Виктор не капризничал… ну а я не сдавался. И арсенал мой завораживающим взглядом отнюдь не исчерпывался. Потому, когда Виктор, смог отвести от меня глаза, и вернуться… хм, к цели своего прихода, я вновь отвлек его внимание. Исторгнув из глотки самый громкий и протяжный возглас, на который оказалось способно мое горло. О, скажу без ложной скромности: я показал этому примату, кто здесь настоящий певец, а кто — балаболка с гитарой.

С удовлетворением и внутренне торжествуя, в ответ я услышал поток непечатных выражений. Как видно, своим адажио я застиг Виктора в самый ответственный момент.