Ярослав Даркшевич - Росные тропы

Когда у Дика закончилась прогулка и хозяин закрыл его вольеру, мы долго беседовали с ним о диких животных. В саду разноголосо щебетали птицы, мягко шелестели ветви старой ели, ветер с легким звоном гнал по дорожке жесткие листья, опавшие с березы и раскидистых яблонь. Михаил Никитович увлеченно рассказывал о волках, приводил факты из собственной практики и специальной литературы. А когда нас позвали в дом — закончил беседу ссылкой на одного ученого:

— Волк — самый чувствительный нерв в природе…

Кажется, люди поняли это. В 1973 году в Стокгольме состоялся первый Международный симпозиум по сохранению волков.

Большой рыжий пес, привязанный к своей конуре, беззлобно скалился на Алешу.

— Дружок улыбается, — объясняет мальчик.

Похоже. Впервые вижу, как у собаки топорщится верхняя губа, собирается гармошкой, обнажая цепкие клыки. Как забавно уходит в сторону нижняя и на морде дворняжки с полуоткрытой пастью появляется подобие добродушной усмешки. Она как бы говорит: «Подходите, не бойтесь, я не кусаюсь».

У Дружка в этом дворе своя история, не менее интересная, чем все другие, связанные с дикими животными. Он остался без матери зимой, в полуторамесячном возрасте и жил в теплой конуре. За щенком ухаживали, его кормили, но особой привязанности к нему домочадцы не испытывали. Собачонок уродился, как говорят, ни в мать, пи в отца — простой дворняжкой.

Надо сказать, что у Барыкиных в то время жил ручной лис по имени Рыж. У него было свое место, рядом с собачьей конурой в углу двора, где матерый лисовин отдыхал после многочасовой беготни по саду. Тут ему удавалось иногда поймать мышонка или схватить неосторожного воробья. Рыж по-собачьи стремительно подбегал к человеку, когда его звали, позволял гладить себя, однако на щенка, который скулил в конуре, косился недобро.

Однажды подросший щенок вывалился из конуры и, увидев лежащего в своем углу лисовина, пополз к нему, обрадованно заскулив. Наверное, принял рыжего хищника за свою мать. Во дворе никого не было, и собачонок сам лез в оскаленную пасть. Михаил Никитович вышел за чем-то на крыльцо и словно застыл от удивления. Песик совсем распластался на снегу, уткнул в лапки голову перед ощеренной мордой лиса. М. Н. Барыкин вздрогнул и отвернулся, не желая видеть щенка в зубах лисовина. Кричать бесполезно: когда у зверя просыпаются дикие инстинкты, он может наброситься даже на человека, которого знает.

Промелькнули какие-то секунды, но за спиной стояла удивительная тишина. Михаил Никитович медленно повернулся и не поверил своим глазам: Рыж заботливо вылизывал щенка. Закончив туалет, лис свернулся в клубочек, мордой подтолкнул приемыша поближе к своему телу, как бы заворачивая его в теплую меховую пеленку. Щенок проскулил в ответ что-то благодарное и зарылся в длинный лисий мех, оставив на морозе только нос и уши. С этого дня Рыж стал для Дружка настоящим отцом. Вопреки своей привычке — энергично рыскать в поисках пищи — лисовин целыми днями лежал в своем углу, согревая приемного сына. Заботливо запихивал щенка к себе под брюхо, когда тот, разбаловавшись, вылезал из-под него. А когда собачонок подрос, «папаша» стал водить его в сад, на охоту. Один раз даже принес ему живого мышонка, но «сынок» оказался «бестолковым» и отказался от лакомства.

Так и жили вместе лис и собака, пока не случилось во дворе несчастье. Волк Дик тогда тоже свободно бегал вместе с ними, не задирался, не скандалил. Но однажды разыгрались в нем звериные повадки. Хозяин привез мясо для обитателей зоопарка и повесил его в рюкзаке на стену дома. Дик сразу заволновался, закружился под рюкзаком, несколько раз прыгнул, однако до мяса не добрался.

«Не достанет», — удовлетворенно подумал Михаил Никитович и ушел в дом.

Тут и разыгралась трагедия. Волк рвется к мясу, с каждым новым прыжком все больше ожесточаясь. А лисовин бросается на волка, очевидно, считая мясо своей добычей. Собака мечется рядом, ничего не понимая. Наконец Дик совсем озверел, бросился на Рыжа, и по саду покатился серо-рыжий клубок. Дружок залаял отчаянно. Выскочил из дома Михаил Никитович, закричал на зверей. Опомнились животные. Волк вскочил, отпрыгнул. Но было уже поздно. Лисовин лежал на снегу, из хвоста струилась кровь.

Супруги Барыкины подобрали Рыжа, завернули его в старую телогрейку, вызвали такси. В соседнем научно-исследовательском институте с трудом упросили сотрудников зашить лисовину хвост. Но, видимо, они дали зверю большую дозу наркоза: после операции лисовин не проснулся.

Знакомясь с обитателями домашнего зоопарка, я однажды пришел к Барыкиным рано утром. Надо было понаблюдать, как ведут себя животные в разное время суток. Поднялся на крыльцо парадного входа, позвонил — никто не отвечает. Решил заглянуть в сад через забор: нет ли там хозяина дома. Подошел к изгороди, а там уже стоят первые посетители. Старушка заглядывает в щель, а двое мальчишек висят на заплоте — смотрят во двор. Только открыл рот, чтобы позвать Михаила Никитовича, как он отозвался сам:

— Кто там, заходите, сейчас открою.

— Каррр-карр — стар и мал! — закричал откуда-то сверху ворон.

Но в дом я вошел один.

— Я потом, с внуком приду, — отозвалась на предложение старушка.

— Мы все видели, видели! — закричали мальчишки и, схватив из-под забора портфельчики, убежали.

В домашнем зоопарке каждый день посетители. Я видел здесь домохозяйку, студентов, работника КГБ, конструктора, приезжего фотокорреспондента, пенсионеров, ребятишек. Дети приходят сюда запросто. Ольга Серафимовна, супруга главного попечителя найденышей, с удовольствием показывает животных мальчишкам и девчонкам. Преподаватель биологии уфимской школы номер один знакомит юных посетителей с такими подробностями поведения зверей и птиц, о каких не услышишь, пожалуй, и в настоящем зоопарке.

Вот, скажем, ворон. Его не сравнишь с болтуньей-сорокой. А когда ручной Карл пожил рядом с человеком, он стал более разговорчивым. Наверное, оттого, что тут много разных впечатлений: звери, птицы, фруктовый сад, каждый день новые люди. И по городу он ежедневно путешествует. Сегодня с раннего утра улетел на реку Белую. Покружит над баржами и пароходами, над старыми и новыми улицами и возвращается обратно.

— Карр-карр — летал на базар, — прерывает рассказ Михаила Никитовича вернувшийся домой ворон.

— Карл! Карл! — зовет хозяин птицу, которая медленно кружится над садом.

— Карр-карр-карр — новый дом встал, — рассказывает птица, опускаясь на крышу.

Столетний дом Барыкиных со всех сторон окружили новостройки. Новая Уфа энергично теснит старый город, в котором все меньше остается мест для диких птиц. Скоро уберут и «фамильный особняк». Уцелеет ли на новой улице сад? Что будет с дикими животными? Эти вопросы часто застревают в голове Михаила Никитовича, когда выходит он к своим питомцам.