Юрий Куранов - Избранное

Енька лег на землю. Ему стало тоскливо. Он хотел окликнуть и позвать Зину, но Зина уже скрылась в деревне. Енька попытался думать о художниках, о хлебных деревьях — не думалось. Тогда Енька стал смотреть на тучу, которая весело шла над полями. Из-под тучи сильно пахло мокрыми лугами, сладким воздухом грозы и чистой свежестью дождя. Туча клубилась и сверкала всем своим верхним краем. И Еньке почудилось, что там, на верхнем крае тучи, сидит Гера. Сидит в своем синем пальто с блестящими пуговицами. Гера держит в руках бескозырку, как чашку, а рядом прыгает синица, что-то склевывает и весело болтает.

Мария вошла в избу и обессиленно села на лавку.

— Ну и натопила, — сказала она, отдуваясь, — весь дух захватывает. Угорела я, что ли?

— Угарно там разве? — спросил Олег.

— Да не угарно вроде. А дышать до сих пор нечем. Только голову вымыла, и начало́. Так самую душу и давит.

Мария после бани не разрумянилась, как обычно, а побледнела. И лицо даже тронулось какой-то синевой, точно при тяжелой болезни.

— Ты, Олег, не жди Еньку, — сказала она, отдуваясь. — Опять, поди, с Натальей в кино учухали. Иди да мойся, чего ждать… Может, до утра не придет…

Мария прошла за печку, открыла сундук и вынесла Олегу чистое белье.

И вдруг Мария вскинулась, будто ее ударили под сердце. Она прижала белье к лицу и завсхлипывала. Олег подвел ее к кровати. Мария села, потом легла, продолжая всхлипывать.

— Вы что? Что с вами, тетя Маруся? — испугался Олег.

— Не знаю. Плачется, и все, — пожала плечами Мария. — Ты иди. Мне ничего не будет. Это так. Иди, Олег, мойся.

А несколько минут назад Петр был выведен из сарая. Вел Петра огромный русский солдат с повязкой на рукаве. Вдоль повязки стояла надпись «РОА». Только что, после допроса, немец взглянул на солдата и махнул рукой. Он показал рукой на дверь и раздавил сигарету об стол.

И солдат вывел Петра из хаты.

…Огородом шел Олег в темноте к бане. Картошки уже давно отцвели, и пахло от них теперь табаком. В холодном воздухе шелестела над баней береза. Она походила на человека. Человек склонился над баней, уперся руками в крышу и силился подняться. «Зажечь, что ли, фонарь, — подумал Олег, — вдруг зайду, а на полке сидит…» Олег усмехнулся. Он живо представил себе, как отворяет дверь и видит в темной бане на полке сидящую фигуру. Он шарит за спиной руками, ищет дверь, чтобы уйти, а двери нет. «А вот возьму и специально не буду зажигать, — решил Олег, — маленький, что ли. Или Бедняга какой».

В бане от потолка до пола ходила теплая пахучая волна. Олег поднял руки, слушая, как сверху по всему телу опускается жар, а щеки тяжелеют, тяжелеют руки, как от работы. Потом Олег забрался на полок и лег там. Он лежал на животе, положив лицо на руки, различая, как в углу потрескивает каменка, а над крышей шелестит ветер. И стало ему казаться, что на много лесов и морей вокруг нет ни городов, ни деревень, а только теплая вода ходит под черным небом. И над баней кто-то стоит, он с тихим шелестом набрасывает на себя после купанья одежды.

Олег засветил фонарь, набрал воды и намылил голову. И услышал шаги. Дверь отворилась, по ногам пошел холод. Олег со скрипом смыл с головы пену и открыл глаза. На пороге сидела Калина.

— Бог помочь, — сказала она.

— Бог помочь, — сказал Олег и сел к ней спиной.

— Не устрашился? — спросила Калина. — Чего мне страшиться…

— А девки по ночам на полках посиживают.

— Девки на полках, а бабы на порогах.

— А я к тебе пришла. Мария говорит: в бане он, пойди подсоби.

— Рад видеть.

— Видеть рад, а сидишь спиной, — засмеялась Калина, и по тому, как она засмеялась, Олег понял, что Калина пьяна. — Голову, что ли, подсобить помыть?

— Я уже вымыл.

— Ну спину.

— И спину вымыл.

— А чего не вымыл?

— Все вымыл.

— Торопливый ты. Мал еще, видно.

Олег намылил руки.

— А я в селе была, — сказала Калина.

Олег намылил плечи.

— Дело к тебе есть, — сказала Калина.

— Говори. А то холодно. Баню выстудишь. Еньке еще мыться.

— А я ведь могу войти да прикрыть.

— А чего тебе здесь делать?

— Ладно. Шутки шутками. Телеграмму я тебе принесла.

— Спасибо, — сказал Олег. — Положи там, в предбаннике.

— А ты сам возьми, — зевнула Калина.

— Сам и возьму.

— Нет, сам возьми.

— А кто же, кроме меня, ее возьмет?

— Дурной ты, — сказала Калина. — Ладно, положу там, в предбаннике. Ну, пока. Не поминай лихом.

Калина прикрыла дверь, и слышно было, как она пошла огородом от бани. Она шла и напевала какую-то песенку, кажется «Катюшу».

Олег выскочил в предбанник, схватил телеграмму и при красном свете фонаря прочитал, прислонившись к росистой кадке с холодной водой:

«Немедленно выезжай Куйбышев деньги перевел пойдешь суворовское училище выезд телеграфируй тчк

Олег не мог уснуть всю ночь. Он слышал, как вернулся Енька, как он сходил в баню и прошел спать в избу. Олег лежал на сеновале и думал. Он очнулся от размышлений, когда на краю деревни заухал громкий стук. Уже светало. Кто-то громко бил в бревна. Видно, ему надоело стучать в дверь, и теперь он ломился сквозь стену. Олег выглянул сквозь прореху в крыше, проточенную дождем и временем.

Возле своего дома ходила с топором Калина и досками заколачивала окна. Заколотила. Вошла в избу и вышла с небольшим цветастым сундучком. Она поставила сундучок на крыльцо и наискось заколотила дверь доской, а потом еще навесила замок. Взяла сундучок и вышла на улицу.

Она пошла из деревни не оглядываясь. Сундучок был тяжел. Калина вскоре взвалила его на плечо. Она все-таки потом оглянулась из-под сундучка на деревню, покачала головой и зашагала жесткими нелегкими шагами.

Олег вышел из почты и остановился на крыльце, потому что уходить из села ему не хотелось. Полдень голубел в окнах сельских домов, посвистывал в проводах. Через село тянулись машины, они увозили пшеницу, прикрытую от ветра и птиц брезентом. На машинах горели красные лозунги: «Все для фронта!» Машины тянулись через центр мимо Дома пионеров, и каждый высовывался из кабины, поглядывал на второй этаж этого деревянного двухэтажного здания, похожего на голубятню. Там во втором этаже кто-то играл на пианино.

На черном поцарапанном пианино, сидя в большой пустой комнате с раскрытыми окнами, играла Александра Владимировна. Она легко и предупредительно касалась клавишей, словно собирала с них росу.

— Здравствуйте, Александра Владимировна, — сказал Олег.

— А, это вы, молодой человек, посетили наш старинный терем, — со смехом обернулась Александра Владимировна, не переставая играть.

Она была уже совсем не та, что весной. Она загорела, ноги в узких красных тапочках весело перебирали то одну, то другую педаль. Она сидела в белом платье с открытыми руками и казалась необыкновенно молодой.