Вячеслав Пальман - По следам дикого зубра

Снова зачесалось и заломило плечо. Что скажет он, когда приедет домой? Можно, конечно, промолчать, но окровавленная рубашка, порванный пулей сюртук, сама рана? Впрочем, на Умпыре он попробует привести одежду в порядок, а рана… Сказать, что упал, напоролся на сук? Данута проницательна, ее не обманешь.

Алексей Власович тем временем пребывал в самом добром настроении. Все плохое позади, звери не пострадали. И с Улагаем порядок, есаулу остается только одно: уехать из этих мест подальше. Слух-то пройдет… И еще радовался он возможности показать завтра Андрею недавно выслеженное им стадо зубриц, где на восемь коров четыре зубренка. И зубров на Серегевом гае покажет. И новый дом, в котором уже живут два его помощника с женами. Сам он тоже подумывает: а не перебраться ли туда со всем семейством? Сколько дней Михайлович пробудет у него? Вместе бы проехать к барсу, пусть поглядит, как сдружились человек и хищный зверь.

Кожевников замыкал караван. Он смотрел на передних лошадей с полными сумами, где были увязаны винтовки, патронташи, кинжалы, сушеное мясо, соль — словом, все отобранное у наемников Улагая. Чего Андрей пожалел этого вражину? Слово!.. Да он про то слово в ту же минуту и забудет! Как в поддавки играют.

Небо стало меркнуть, ущелья затуманились, птицы умолкли.

— При-ва-ал! — протяжно крикнул Василий Васильевич, углядев впереди подходящую полянку с ручьем.

Спешились, размялись, вздохнули. И лошади глубоко вздохнули, свалив с себя груз.

— Давайте тихо, — предупредил Кожевников. — Туточки где-то зубры, которых мы угнали. Может, усмотрим, они через часок на пастбище выйдут. Рука твоя позволит, Михайлович?

— Что рука! Свербит немного да чешется.

— Подживает, значит.

Проводив коней на траву, егеря пошли наверх, откуда падал огромный луговой склон в окаемке лесов.

Тихий мир лежал перед ними. Все более длинная тень ложилась от низовых лесов на поляну; она освещалась розовым светом лишь в своей верхней части, тогда как в нижней синела таинственно и прохладно.

Но глаз улавливал в этом красивом, тихом мире и какую-то грустную пустоту, незавершенность композиции, словно на полотне художника, где еще не наложены обязательные мазки. Открытый взору мир выглядел слишком пустым, растительно-тихим, как незаселенный рай.

Солнце садилось. Тень от леса накрыла большую половину луга.

И тогда в синеве затененной поляны возникли фигуры зверей. Сперва их было немного — три стайки оленух с молодняком. Но вот от леса отделились и стали рассыпаться по лугу бурые громады зубров. Через четверть часа вся теневая часть была усыпана зверями.

Зубры мелкими стадами, по четыре — шесть голов, заняли центр и правую сторону луга. Они медленно продвигались к двузубому, полуразрушенному утесу почти посреди луга, где оловянно блестела мочажина с водой. Солонец. Опущенные в траву морды зверей непрерывно кивали, словно раскланивались друг с другом. По левой стороне рассыпались олени и шустрые серны, малыши их уже выскочили на солнечный свет, пятнистые спины оживили луг. Со скал, прыгая через расщелины, сбегали к траве бесстрашные туры.

…Путь наш был раньше намечен, пытливый читатель, —

В лес, что колышется легким дыханием ветра,

В наши луга цветоносные, где на приволье

Звери пасутся, свободу вкушая по праву.

Общим усилием зубры себя защищают, а стража

Зорко следит, чтобы в стаде был строгий порядок.

Перед взорами егерей предстал первобытный мир, каким он был, наверное, до человека. И каким мог оставаться всюду, где человек брал природу под свою защиту.

У Зарецкого шевелились губы, он считал зубров. Телеусов опустил бинокль, улыбался в усы. Василий Васильевич тоже считал зверей.

— Сорок семь, — сказал Зарецкий. — Все твои, Васильевич?

— Из тех, что мы согнали с охоты. По виду скажу, что стада успокоились. Теперь помаленьку вернутся в привычные места. Тут хорошо, а всё не дома. Любят свой дом.

Солнце скрылось, и темнота быстро охватила горы, леса, луг. Смотрины кончились.

— Даже представить себе жутко, встреться охотникам вот это сообщество, — задумчиво произнес Зарецкий. — То-то была бы бойня!

— Само собой, — отозвался Кожевников. — Они затем и ехали.

— В истории человечества всякое бывало. И на Кавказе тоже.

Егеря осторожно пошли к своему лагерю.

— В этих местах? — спросил Телеусов.

— Нет, на юге. Там один вельможа по имени Агабахан лет пятьсот назад в честь победы на войне повелел устроить громадный загон, куда тысячи людей согнали великое множество зверя. Сановники и хан сидели на вышках в этом загоне и убивали по выбору. Сотнями. Тысячами, ради удовольствия. Беззащитных, обезумевших животных. Но тогда еще не было ружей… А вот полтораста лет назад, уже в Америке, куда переселялись люди из Европы, на Великих равнинах паслось, как считают, до семидесяти миллионов бизонов. Их стреляли просто так, из-за куска кожи или чтобы вырезать лакомство — язык зверя. Какой-то охотник по фамилии Коди за полтора года убил более четырех тысяч бизонов! Лет сорок назад их оставалось уже не более сотни тысяч. По последним данным, удалось сохранить одну тысячу. Этих и взяли под охрану.

— Ну, а тот, Коди или как его там? Судили? — спросил Телеусов.

— В герои нарекли. Книги о нем писали.

— С ума мы, что ли, сходим, братцы?

— Ты в эти дни своими глазами видел сумасшедших. Боюсь, не последних.

На другой день егеря увидели русло обмелевшего Лабенка, и Зарецкий с радостным удивлением оглядел уже обжитой дом кордона, пожал руки семейным наблюдателям — первым новоселам.

— А у нас и банька готова, не угодно ли с дороги? — предложили умпырские робинзоны.

— Тебе самое кстати, Михайлович, — сказал Телеусов. — Для раны пользительное дело, ежели еще с березовым веником. Давай?

Каким свежим и помолодевшим ощутил свое тело Зарецкий после деревенской бани с веником и парком! Лучше стала заживающая рана. Спал мертвым сном.

Провели здесь три дня. Ездили смотреть зубров. Слушали рассказ наблюдателей, которые спугнули браконьеров, пытавшихся с юга проникнуть в охраняемые леса. Показали отнятые ружья.

— И отпустили с миром? — строго спросил Кожевников.

— Да как сказать… — замялись хлопцы. — Теперь-то небось уже поправились…

На кордонах война за зверя не прекращалась.

Зарецкого не пришлось уговаривать ехать на мостик барса. Тем более по пути к дому.

Телеусов добавил на вьюки кое-какой инструмент, проволоку, гвозди, чтобы поправить мост, захватил мяса. Лошадей перековали. Попрощавшись с Кожевниковым и новоселами, два всадника отбыли вниз по Лабенку.

Ночевали уже у моста, успели осмотреть его. Да, ремонт требовался. Опасным стал мостик.