Джеральд Даррелл - Рози – моя родня (с иллюстрациями)

Адриан и Этельберт отвели Рози в пристройку, где готовилась настойка Клипа, но сперва, разумеется, оттуда было удалено все, содержащее хоть каплю алкоголя.

Вернувшись в дом, Этельберт отдернул занавески на полатях, и Адриан увидел огромную двуспальную кровать под балдахином и простейшие деревянные нары напротив нее.

– Выбирай, – предложил Клип. – Лично я всегда сплю на двуспальной.

– Спасибо, – сказал Адриан. – Гм-м… я сильно ворочаюсь во сне, так что лучше лягу на нарах.

– Как скажешь, – весело отозвался Этельберт. – Как скажешь.

Засыпая, Адриан говорил себе, что не скоро забудет зрелище Этельберта Клипа в длинной белой ночной рубашке, японском кимоно и колпаке с кисточкой…

Проснувшись утром, он обнаружил, что Этельберт уже встал и успел приготовить плотный завтрак. На столе стояла огромная кастрюля, в которой булькала овсянка с сахаром и сметаной, рядом на большом блюде были разложены коричневый и хрусткий, как осенние листья, бекон с яичницей и купающиеся в черном соке широкие зонтики грибов.

– Всегда почитал целесообразным начинать день сытным завтраком, – серьезно сообщил Этельберт. – Человек искусства обязан считаться с тем, что подлинное вживание в образ требует огромных физических и духовных усилий.

– Кстати, – поинтересовался Адриан, уписывая яичницу с беконом, – какую роль вы исполняете?

– Одну из невольниц в гареме султана, – невозмутимо поведал Этельберт. – Очень даже трудная роль.

Когда они управились с завтраком и вымыли посуду, Этельберт облачился в плащ-накидку с капюшоном и фуражку с широченным козырьком. После чего они запрягли в двуколку Рози и отправились в город.

Вид театра поразил Адриана. Этельберт говорил, что здание большое, но Адриан не ожидал увидеть таких размеров, а фасад с его дорическими колоннами, аркбутанами и готическими окнами позволял заключить, что архитектором был явно сам мистер Клеттеркап.

– Видишь! – торжествующе произнес Этельберт, глядя на удивленного Адриана. – Дружище, от такого театра и в столице не отказались бы. А еще скажу тебе по секрету…

Он поглядел по сторонам украдкой. Поблизости, кроме Рози, не было никого, и Этельберт Клип, наклонясь, прошептал на ухо Адриану:

– В этом театре вращающаяся сцена!

Сказал и отступил, проверяя, какое впечатление произвели его слова.

– Вращающаяся сцена? – повторил Адриан. – Этот человек, должно быть, безумец.

– Точно, дружище. Но никто не должен знать. Мы собираемся поразить зрителей в день первого представления, так что никому не говори.

– Не скажу, – пообещал Адриан. – Но все равно он безумец. Это же, наверно, стоило огромных денег.

– Перед тобой, – Клип указал на возвышающееся перед ними архитектурное сооружение, – последнее великое творение Клеттеркапа. Памятник, который он воздвиг себе, чтобы войти в историю. А теперь, дружище, подожди здесь вместе с Рози, а я пойду и поговорю с ним.

Около получаса Адриан и Рози терпеливо ждали на улице, наконец из театра выпорхнул Этельберт, сопровождаемый коротконогим толстым человеком, костюм которого являл странное сочетание визитки и полосатых брюк.

– Адриан, – сказал Этельберт, – познакомься: Эммануил С. Клеттеркап, наш ментор.

– Привет, – поздоровался ментор, – как дела?

– Отлично, большое спасибо, – ответил Адриан. Они обменялись рукопожатием.

– Я понял так, что вы ищете работу, – сказал Клеттеркап, нервно поглядывая на Рози.

– Ну да, если это возможно, – подтвердил Адриан. – Я подумал, раз вы ставите «Али-Бабу», вам нужен восточный колорит, а Рози приучена к нарядным попонам и всему такому прочему.

– Так-так, – сказал Клеттеркап, – она ведь, кажется, из этого… э… родом оттуда, откуда…

– Она ведет себя образцово, – позволил себе Адриан малость приукрасить, – и я уверен, что Рози придаст вашему спектаклю нечто.

– Же не сэз ква? – предположил Этельберт.

– Это еще что такое? – подозрительно осведомился Клеттеркап.

– Это по-французски: сам не знаю что.

– Чего это ты не знаешь?

– Да нет, я перевел тебе французское выражение: сам не знаю что.

Клеттеркап с минуту тупо смотрел на Клипа.

– Несешь черт знает что, – молвил он наконец.

– Иные семена пали на каменистую почву, – сказал Клип, воздев очи к небесам.

– Ну ладно, – обратился Клеттеркап к Адриану, – сколько вы хотите получать? Эти культурные мероприятия обходятся дорого. Я не печатаю деньги, понятно?

– Ну, я мог бы довольствоваться скромным жалованьем, чтобы хватило на прокорм себе и Рози, – ответил Адриан.

– И, конечно, театр предоставит убранство для слонихи, – добавил Этельберт.

Клеттеркап закурил большую сигару и укрылся за облаками едкого дыма, размышляя.

– И сколько же стоит ее прокормить? – спросил он наконец, указывая большим пальцем на Рози.

– Ну… порядочно, – признался Адриан.

– Ладно, вот что я решил, – заключил Клеттеркап, – решил по справедливости – я плачу за ваш прокорм, а там посмотрим. Если выступите успешно, возобновим переговоры.

– Прекрасно, – отозвался Адриан, – меня это вполне устраивает.

– Жду вас на репетицию в два часа, – распорядился Клеттеркап.

– Отлично, – ответил Адриан. – Непременно приду.

– Ол-райт, – заключил Клеттеркап. – Действуйте.

И, повернувшись кругом, он вернулся к себе в театр.

– Дружище! – воскликнул Этельберт. – Это же замечательно! А теперь пошли домой ко мне и отметим это событие, а потом придем сюда пораньше, чтобы я мог поводить тебя по театру.

Отметив в доме Этельберта событие скромным угощением (яблоки для Рози, бузинная настойка для мужчин), под вдохновенное исполнение Клипом на тубе старинной, как он уверял, ирландской баллады «Будь я черным дроздом», они еще подкрепились и поспешили обратно в город.

Рози привязали в большом сарае за театром, где хранились декорации, и, снабдив ее сеном и кормовой свеклой, направились в главное здание.

– Мне в жизни не доводилось бывать за кулисами, – сообщил Адриан.

– В самом деле, дружище? – отозвался Этельберт. – А зря. Пошли, я все тебе покажу.

С этими словами он растворился в темноте, затем Адриан услышал, как щелкают выключатели, и внезапно глазам его, переливаясь красками, будто свадебный торт, предстал во всем своем фанерном великолепии дворец султана. Повернувшись лицом к сцене, Адриан увидел окутанный полумраком зрительный зал, где смутно различались ряды кресел и ложи. С удивлением рассматривал он подвешенные высоко над полукругом просцениума, невидимые для зрителя элементы декораций, ожидающие, когда рабочие опустят их на положенные места.