Мария Плахова - К островам Индийского океана

В глубине лавки прислонилась плечом к дверке, скрестила руки темноволосая маленькая женщина в строгом платье, невозмутимая владелица сокровищ.

На прилавках посвечивают нежной желтизной распахнутые створки тридакн, обрамленные кружевом каменных оборок. Раковина эта, самая большая в мире, достигает двухсот пятидесяти килограммов и более при возрасте, превышающем сотню лет. В древних описаниях фигурируют четырехметровые в диаметре тридакны. В Париже в соборе святого Сульпицея, створки огромной тридакны служат купелью.

Именно им молва приписывает зловещее свойство пленять и губить неосторожных пловцов и ныряльщиков, нередко называют тридакн «раковинами-убийцами», якобы способными… перерезать даже якорный канат. Существуют фантастические истории о пловцах, рискнувших схватить открытую раковину, — они лишаются руки или находят мучительную смерть в морских глубинах, будучи пойманными за ногу.

Однако не существует ни одного документального свидетельства подобных преступлений тридакны, страшные истории — не что иное, как вымыслы.

Итак, оклеветаны тридакны зря, они не губят пловцов и не лежат тяжелым капканом, ожидая жертву, подобные рассказы — плод фантазии сочинителей. В спокойном состоянии моллюск высовывает наружу волнистые складки мантии, и, если, всколыхнув воду, проплывает хотя бы рыбешка, разноцветная мантия тотчас прячется между створок, ибо питается тридакна не рыбаками и не рыбами, а фитопланктоном, который течение заносит в ее сифон.

Но вернемся в лавчонку Нуси-Бе. На полу, не уместившись на прилавке, в большой плетеной корзине, поблескивают, словно облитые глазурью, крапчатые каури, сверкают зеленоватым перламутром галиотисы, попросту «морское ухо».

Закручены спиралью бусиконы, свирепо топорщатся оранжевыми выростами муррексы, розовеют массивные «королевские шлемы», или «слоновьи уши»… матово светится кассис тубероза — из раковины, носящей это звучное имя, вырезают драгоценные камеи. В центре прилавка, на почетном месте, удивительная ракушка, именуемая «крылья ангела», — симметрично развернутые ее створки напоминают пару белоснежных крыльев.

Рядом — похожие на изящные изделия из фарфора (мечта коллекционеров!) роковые «конусы-убийцы», виновники многих несчастий. Таких конусов-полосаток в тропических морях обитает до сотни различных видов. Самый крупный из них, стоимостью две тысячи долларов, хранится в одном из филадельфийских музеев. Улитки-хищники умерщвляют добычу своеобразным язычком, усеянным ядовитыми шипами. Есть данные, что из тридцати восьми человек, уколотых в разных уголках земного шара, одиннадцать жертв лишились жизни.

Перечислять лежащие на витрине дары — значит задержаться надолго. От созерцания россыпи красот нас отрывает скрип двери. Луч света падает на прилавок: двое европейцев, судя по всему «прибывших не в сезон» туристов, наклонив под низкой притолокой головы, переступают порог. Как видно, здесь они не новички, ибо молча, без объяснений протягивают хозяйке кожаный, раскрытый, как жадная пасть, кошель. Из-под прилавка извлечены весы, уравновешенные гирьками, и… о, ужас, пригоршнями сыплются малютки-каури на чашу весов.

Какое кощунство продавать красоту на вес!

Плахова уже извлекла из недр витрины раковину бемампи, перламутровую, с нежным синеватым отливом, и тянется к удлиненному острому витку, обрызганному багровыми полосками и крапинками. Ракушка эта пока остается для нас безымянной. Спешу уплатить указанную в этикетке цену и вывести мою жену из магазина, пока не поздно.

— Интересно, — обретя дар речи, произносит она, когда из темного помещения вновь попадаем на свет божий, — интересно, если малагасийцев считают плохими ныряльщиками или вовсе не умеющими нырять, кто же достает им со дна ракушки?

От меня ей не дождаться ответа, стрелки часов неумолимо отсчитывают минуты, превращая их в часы. Время наше истекло. Ускоряя шаги, почти бежим назад, к причалу, следуя за переместившейся от домов тенью. Панорама бухты открывается неожиданно. Крутой обрыв огражден каменной балюстрадой с искрошившимися балясинами. Пробиваются к свету широкие зонтики лопухов, карабкаются вьюнки, кружевной белой вышивкой принаряжая зелень. В обрамлении цветущей рамки зеркальная гладь залива без волн, без ряби светится отраженным сиянием облаков. На рейде лишь два больших судна — «Курчатов» и низкий желтый сухогруз под иностранным флагом.

За спиной — приземистое здание. На флагштоке полощется национальный флаг. Слышен нестройный хор детских голосов, после паузы повторяющий слова учителя: еще одна школа, на этот раз в переоборудованном помещении бывшей военной казармы. В ребячий говорок вплетены гудение шмелей, пощелкивание птиц. Терпкий медвяный дух стоит над землей, так и хочется ущипнуть себя — не снится ли этот просвеченный голубизной мир…

В соответствии с назначенным временем от «Курчатова» отделяется белый бот и, растягивая ниточку-след, бежит к причалу.

Заставлять себя ждать не принято. Бежим навстречу, хотя Плахова под любым предлогом пытается отстать и заглянуть в сумку, где аккуратно завернутые в носовой платок лежат бемампи и безымянная, в алую крапинку красавица, будто лишенная моллюска ракушка когда-либо убегала от законного владельца!

Центр океанографических исследований — научная национальная организация Демократической Республики Мадагаскар финансируется правительством. До 1975 года Центр назывался биологической станцией и субсидировался Францией. Работы станции 50—60-х годов были широко известны, ей заслуженно принадлежит репутация научного учреждения высокого уровня. После обретения Мадагаскаром независимости французские ученые покинули Нуси-Бе, не забыв вывезти почти все оборудование и экспонаты, что повлекло за собой пятилетнее бездействие станции.

Ожидаем прибытия на корабль Роже и Ги — молодые ученые пригласили нас посетить Центр.

И вот от малагасийского берега бежит к «Курчатову» катерок под зеленым тентом. Стройная фигурка Роже в белом нарядном костюме четко рисуется на фоне синей воды. Желание отправиться вместе с нами на биологическую станцию выражают также Гительзон, Пастернак и доктор биологических наук Шилейко. Передаем на ошвартовавшийся у лацпорта катер свое имущество — этюдники и альбомы, предвкушая долгий день спокойной работы на Нуси-Бе. Но не тут-то было. В действие вступают неведомые силы. По коридору бежит Дима Астахов.