Эсмира Исмаилова - На берегах Босфора [Стамбул в рецептах, историях и криках чаек] [litres]

Я с трудом удерживала в одной руке огромную орхидею в тяжелом керамическом горшке.

– Бумага читай. – И она ткнула указательным пальцем в аккуратный конвертик, вложенный между мясистыми листьями экзотического цветка. Затем она внимательно посмотрела на чашку, которую я все еще держала в другой руке, и, презрительно цокнув, покачала головой.

– Иди тут. – И она снова указала на дверь напротив. Я ничего не понимала и, казалось, никогда не пойму. В своей жизни я много общалась с иностранцами, однако ее русский вводил меня в откровенный ступор и непонимание того, кто мог обучить ее таким исковерканным фразам. Она хотела, чтобы я зашла прямо сейчас в квартиру напротив, я же не была даже уверена, что сегодня расчесывала волосы.

– Хозяйка нет, – наконец сказала она, недовольная моим промедлением. Я почувствовала нечто заговорщицкое в ее интонации, поставила цветок и чашку на пол и зашуршала за ней в своих меховых тапочках.

Эта странная женщина быстро провела меня через несколько длинных коридоров, стены которых были увешаны гигантскими зеркалами в резных деревянных рамах с позолотой (по крайней мере, я насчитала таких три). В таком же стиле бесконечные консоли, уставленные уже знакомыми орхидеями с аккуратными конвертами между листьев. Возможно, сегодня праздник, и нужно соседям дарить цветы?

Пока я размышляла об этом, мы оказались в просторном помещении, которое, очевидно, было кухней. Но какой кухней! Это был настоящий рай для повара, рай для гурмана, рай для любого, кто имел хоть какое-то отношение к еде. Одна стена была полностью стеклянной и упиралась в гигантскую террасу, сплошь уставленную кадками с зеленью и рассадой. Покрытый крохотными фиолетовыми цветками розмарин разросся настолько пышно, что его мускатно-ореховые стебли так и норовили пролезть внутрь кухни через приоткрытую дверь. В дальнем углу этого дивного сада я заметила заросли лаванды и сразу поняла, что за тонкий аромат встретил меня у входа. Зеленый и фиолетовый базилик высокой шапкой лежал на глиняных горшках, добавляя тонкие пряные нотки в этот невероятный букет, от которого кружилась голова. Краснощекая женщина довольно ухмыльнулась. По этой улыбке я сразу поняла, что сад – ее рук дело.

Из дверного проема (а их было в этой кухне три) выглянули две головы. У меня сразу защемило сердце: уж что-что, а разрез узбекских глаз после пяти лет, проведенных в Ташкенте, я узнаю сразу. Моя знакомая резко шикнула на любопытных девиц, и те тут же испарились.

– Otur! [10] Присаживайся ( тур .). – строго бросила она мне, а сама засуетилась у гигантских размеров плиты. Я пыталась сосчитать количество конфорок: выходило четыре электрические, две газовые и еще что-то наподобие гриля. Внизу размещались три духовых шкафа. Все это великолепие поварской мысли было покрыто тусклой эмалью болотного цвета. Отдельного внимания заслуживали винтажные керамические ручки, но я сидела слишком далеко, чтобы рассмотреть их, а подойти ближе без спроса не решалась.

В дверь зазвонили, и розовощекая служанка моей соседки пулей вылетела из кухни. Не прошло и пяти секунд, как будто по мановению волшебной палочки передо мной выросли две упитанные густобровые девицы.

– Здрасьте! – сказали они почти хором. Прямо как «двое из ларца» в мультфильме моего детства.

– Здравствуйте! Значит, вы тоже говорите по-русски? У меня сегодня удачный день.

– Да, говорим. Я из Узбекистана, а Зарина из Туркмении. Мы здесь уже почти десять лет работаем. А Айшегюль-ханым еще дольше. Мы ее научили по-русски разговаривать.

Та, которая Зарина, с копной кучерявых волос, быстро затараторила:

– А мы сразу заметили, как вы переехали, что по-русски говорите. Хотели познакомиться, но Айшегюлька не дала. Строгая! Весь день нас строит.

Стало ужасно неловко. Я сижу в соседской квартире в отсутствие ее хозяйки, которая зачем-то передала мне роскошную орхидею, и обсуждаю с ее прислугой другую прислугу. При этом на мне еще и домашние тапочки с розовой меховой опушкой. Заворачивался сюжет, достойный турецкого сериала, и я спросила:

– А эта розовощекая женщина главная у вас?

Те сразу закивали, дескать, самая главная.

Оказалось, моя соседка – известная в Турции певица, которая постоянно гастролирует по стране. В доме кроме нее жили три служанки, с которыми я уже имела честь познакомиться, и один помощник: он занимался тремя золотистыми ретриверами, которые, к слову, жили в отдельной зале, обставленной в стиле рококо. Голова шла кругом от необычной ситуации и нестандартного уклада в доме, в котором я оказалась.

Недалеко раздались шаги, и девушки моментально исчезли, как и в первый раз. Айшегюль вернулась с гигантской охапкой свежей зелени и четырьмя бутылками молока, так ловко перевязанными бечевкой, что все четыре можно было нести в одной руке.

– Болтушки все рассказали? – хитро улыбнулась она. – Я Айше. Так называй. А их не слушай. Их язык день и ночь… – Тут она быстро забарабанила ладонями по столу. Видимо, такая национальная аллегория пустословия. Мне понравилось: получилось живо и ярко. Тут Айше грозно крикнула что-то по-турецки – и мы услышали спешные удаляющиеся шаги в глубине квартиры, сопровождавшиеся девичьим хихиканьем. Я засмеялась – впервые за этот день, который начался весьма странно. И все же было неловко отнимать чужое время, и я засобиралась. Айше медленно поводила огромным пальцем прямо перед моим носом.

– Я учить тебя пить кофе. Твой чай из бумаги – позор! Поэтому ты такой, как твой чай.

Я задумалась по поводу последней фразы, но быстро поняла, что в моем состоянии лучше пропускать такие слова мимо ушей. Хотя определенно это был не лучший комплимент в жизни.

Мы подошли к плите, и мое сердце застучало быстрее. В детстве я думала так: «Когда вырасту, у меня будет то и это». Сейчас я выросла и не знала, какое условие нужно соблюсти, чтобы пообещать себе что-то. Выходило, что нужно было ждать пенсии, чтобы наконец вернуться домой и обзавестись таким аксессуаром, а думать о пенсии хотелось меньше всего, и я просто перестала думать обо всем этом. Под зевом широченной вытяжки был уступ, на котором стояло штук десять турок разных цветов, форм и размеров.

– Это джезва! – гордо произнесла моя проводница в мир благородных напитков. Только сейчас, глядя в ее живые глаза, я подумала о возрасте. Похоже, она была из той редкой категории женщин, чьи годы начисто стерты с их лица и не поддаются расшифровке. Теперь она не была такой уж строгой, какой показалась сразу при встрече. От нее пахло сухой куркумой и лавандой – невероятное сочетание, дающее ощущение дома. Густые волосы, оттененные басмой, были закручены в тугой пучок на затылке. От хитрых глаз к вискам разбегались россыпи мелких морщинок. Очень тонкая кость даже в зрелом возрасте оставила ей девичий стан и длинную красивую шею, на которой я с удивлением обнаружила цепочку – и на ней крестик. На турчанке такой аксессуар смотрелся странно.