Дэвид Аттенборо - Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

Кеннет подвел нас к пожилому, добродушного вида мужчине, который грелся на солнце возле своей хижины. Вся его одежда состояла из потрепанных, густо заплатанных шорт, которые когда-то были цвета хаки.

«Он вождь», — сообщил Кеннет и представил нас.

Вождь не говорил по-английски, но через Кеннета поздоровался с нами и передал, что мы можем поселиться в хижине, где раньше, когда в деревню приезжали миссионеры, была церковь. Тем временем Кинг Джордж призвал на помощь деревенских мальчишек, они мигом перетащили наш багаж из лодки и свалили его кучей возле бывшей церкви.

Мы вернулись к реке, чтобы проводить Кеннета и Кинга Джорджа. Мотор какое-то время артачился, потом в конце концов завелся, и каноэ отчалило. «Через неделю вернусь!» — проорал Кеннет, перекрикивая рев двигателя. Лодка уходила вниз по течению.

Почти весь день мы распаковывали наш скарб и пытались соорудить рядом с хижиной какое-то подобие кухни. Ближе к вечеру отправились на прогулку по деревне, стараясь до поры до времени не слишком любопытничать: нам казалось неприличным заглядывать в вигвамы и фотографировать, пока не познакомимся с местными жителями. Вскоре мы увидели Кларенса. Добродушный молодой человек лет двадцати с небольшим сидел в гамаке и старательно плел причудливую корзину. Он радушно поздоровался с нами, но по всему было видно: ему сейчас не до разговоров.

Мы вернулись к церкви и стали думать об ужине. Но тут в дверях появился Кларенс.

«Доброй ночи!» — поздоровался он, широко улыбаясь.

«Доброй ночи», — ответили мы, предупрежденные, что это его обычное вечернее приветствие.

«Я вам вот это принес. — Кларенс поставил на пол три больших ананаса, после чего удобно уселся на пороге рядом с ними, опершись спиной о дверной косяк. — Вы приехали после большого пути?»

Мы подтвердили.

«А зачем вы приехали сюда?»

«Наши люди, там, далеко за морем, ничего не знают о людях акавайо, которые живут на Мазаруни. У нас есть устройства, которые умеют делать картинки и записывать звуки, а потом, когда вернемся, мы покажем нашим людям, как вы печете хлеб из кассавы, выдалбливаете из дерева каноэ и вообще как живете».

Кларенс не очень доверял нашим рассказам.

«Вы думаете, люди, которые живут там, далеко, хотят про это знать?»

«Да, конечно».

«Тогда наши люди все покажут, если вам и правда нужно, — пообещал Кларенс, по-прежнему немного сомневаясь. — Покажите мне все эти штуки, которые у вас есть, пожалуйста».

Чарльз продемонстрировал камеру. Кларенс не без удовольствия заглянул в видоискатель. Я показал, как работает магнитофон. Это произвело неотразимое впечатление.

«Хорошие штуки…» — пробормотал Кларенс. Его глаза горели от восхищения.

«Есть еще одно дело, за которым мы приехали, — продолжал я. — Мы ищем разных зверей, птиц, змей, которые здесь живут».

«Ага… — протянул Кларенс. — Кинг Джордж говорил мне про человека, которого вы оставили на той стороне, в Камаранге, он умеет ловить змей и совсем их не боится. Кинг Джордж говорил правду?»

«Да, — подтвердил я. — Мой друг кого хочешь может поймать».

«Ты тоже ловишь змей?» — полюбопытствовал Кларенс.

«Ммм… ну да…» — скромно ответил я, не желая упускать прекрасную возможность задешево приобрести авторитет у обитателей здешних мест.

«Даже тех, что кусаются насмерть?» — уточнил мой дотошный собеседник.

«Э-э-э… Ну как бы сказать… В общем, да». Мне хотелось закрыть эту скользкую тему прежде, чем Кларенс решит расспросить о подробностях. В действительности обязанность ловить змей возлагалась на хранителя коллекции рептилий Джека, а моим единственным трофеем был пойманный когда-то в Африке маленький, тощий и совсем не ядовитый питон.

Настала длинная пауза.

«Ну, спокойной ночи», — бодро попрощался Кларенс и удалился.

Для нас с Чарльзом настало время ужина. Мы поели консервированных сардин, за которыми последовал один из подаренных Кларенсом ананасов. Тем временем совсем стемнело. Мы забрались в гамаки и настроились на сон.

Не успели мы задремать, как раздалось оглушительно-жизнерадостное: «Доброй ночи!» В дверном проеме стоял Кларенс, за ним — почти все жители деревни.

«Скажи людям то, что сказал мне», — велел Кларенс.

Мы вылезли из гамаков, послушно повторили наш рассказ, показали, как светится видоискатель, включили магнитофон.

«А сейчас мы все споем», — объявил Кларенс и выстроил в ряд своих соплеменников. Они уныло затянули что-то вроде гимна, в котором я различил только «аллилуйя» — и вспомнил рассказы Билла.

«Вот вы поете “аллилуйя”… А я думал, что в этой деревне живут адвентисты».

«Мы и есть адвентисты, — весело ответил Кларенс, — иногда и адвентистскую песню поем. Но когда мы очень счастливы, — добавил он, заговорщически наклоняясь ко мне, — поем «аллилуйя». А теперь споем адвентистскую. — Кларенс просиял. — Потому что вы попросили».

Я записал гимн на магнитофон, после чего проиграл запись через небольшой динамик. Наши гости пришли в восторг, и Кларенс настоял, чтобы каждый из них исполнил номер соло. Некоторые изощрялись в горловом пении, один индеец принес флейту, собственноручно вырезанную из берцовой кости оленя, и сыграл на ней простенькую мелодию. Затянувшийся концерт нас немного смутил: пленки в запасе было немного, а наш маленький и легкий магнитофон не умел стирать запись. Если писать все подряд, угрюмо думал я, на их коронные номера мы всю драгоценную пленку изведем, а когда встретится что-то действительно самобытное, тут-то ее не хватит. Поэтому я старался записывать лишь самое начало выступлений, исключительно ради того, чтобы отдать должное талантам каждого из певцов.

Часа через полтора концерт закончился, но уходить жители деревни не собирались. Они расселись на полу хижины, болтали между собой на акавайо, разглядывали и трогали нашу аппаратуру и одежду, пересмеивались. Участвовать в их разговорах мы не могли, а Кларенса рядом не было: он стоял во дворе и о чем-то пылко спорил с другим индейцем. Всеми забытые, мы пытались сообразить, как принято поступать в таких ситуациях, и почти смирились с мыслью о бессонной ночи.

Но тут в дверь просунулась голова Кларенса.

«Доброй ночи!» — лучезарно улыбаясь, воскликнул он.

«Доброй ночи», — ответили мы, и тут же все двадцать наших гостей молча встали и двинулись в темноту.

Главное женское занятие в этой деревне состояло в приготовлении хлеба из кассавы; тонкие, плоские лепешки сушили под тропическим солнцем на крышах вигвамов и на больших специальных подставках. Выращивали кассаву на плантациях, которые тянулись между деревней и рекой. Мы снимали, как женщины выкапывают высокие растения, срезают с корней мучнистые клубни и мелко дробят их на доске острым камнем. Сок маниоки содержит сильнодействующий яд — синильную кислоту. Чтобы ее выдавить, мокрую, измельченную кассаву набивали в матапи — двухметровую гибкую плетеную «кишку» с петлями по краям, туго стягивали снизу и подвешивали за верхнюю петлю к поперечине. В нижнюю продевали длинный шест и привязывали его к веревке, закрепленной на опорной стойке. Хозяйка усаживалась или наваливалась на свободный конец шеста, под ее немалым весом шест опускался, туго набитая матапи вытягивалась, сжималась, и ядовитый сок стекал вниз.