Арто Паасилинна - Тысяча Чертей пастора Хуусконена

Из Оулу на праздник стропил приехала со своим компьютером, книгами, проводами, датчиками и тому подобными вещами исследовательница Сонья Саммалисто. Сонья, языкастая женщина за тридцать, была очаровательна и говорила на северном диалекте. Она нагрянула на стройплощадку на такси и выразила желание поселиться, если можно, у Рехкойла, хотя бы на несколько недель – развернуть свое исследование.

– Значит, тебя зовут Черт, какой ты славный медвежонок! Мы прицепим к тебе провода и посмотрим, какие сны наш дружок видит и о чем думает, пока спит зимой, и вообще, есть ли у медведей во время спячки мыслительная деятельность.

Черт потерся о пышное бедро Соньи. Оскари Хуусконен смотрел на то, что можно было увидеть под подолом ее юбки. Пастор охотно оттолкнул бы медведя прочь от ног исследовательницы, чтобы тереться о них самому.

На празднике пастор провел короткий молебен, а инженер привычно разговаривал с рабочими, в данном случае всего двумя – вдобавок к метателю копья в высоту Яри Мякелю. Хозяйка Сайми Рехкойла сварила гороховый суп, собравшиеся по обыкновению опустошили несколько бутылок пива. Медвежонок зевал на лужайке во дворе. Он был уже прямо-таки неохватный и держался как взрослый.

Оскари позвал на праздник к Рехкойла и жену, но пасторша Хуусконен посмотреть на берлогу не пришла.

– Даже не думай. До берлог мне нет никакого дела. Если говорить начистоту, то вся эта возня с медведем уже начинает надоедать, и каждый раз, как я его вижу, меня прямо зло берет.

Хуусконен укорил жену в черствости, на что та ответила:

– Может, так и есть. Бывает, что человек, женщина, черствеет, когда она вынуждена постоянно объяснять глупости своего мужа целому приходу.

Оскари Хуусконен начал закипать. Чего это там Саара объясняла?

– Ну, среди прочего, Оскари тут недавно пронзил копьем епископа.

– Иногда хочется, чтобы ты тоже ушел в спячку, жизнь была бы спокойнее.

Да. Пожалуй. Неплохая мысль, посчитал пастор. В памяти промелькнул образ бойкой Соньи Саммалисто. Хорошо было бы, к примеру, взять зимний отпуск и возлечь в берлоге с исследовательницей. Там же есть толстый и широкий матрас, на котором можно валяться.

Вернувшись к Рехкойла, пастор тоже стал приколачивать к крыше фетр. Сонья Саммалисто принесла в берлогу компьютер и расставила внутри свои книги и исследовательское оборудование.

В берлогу затолкали купленного Оскари Хуусконеном в «Стокманне» старого плюшевого медведя. Его механическим шарнирным конечностям придали лежачее положение, затем поместили в самый дальний конец и сунули ему в лапы Черта. Сон уже настолько сразил медвежонка, что сильно тот не сопротивлялся, хотя берлога все-таки показалась ему странной. Черту дали спокойно изучить его новый дом. Процесс отделки находился еще на середине. Электрик провел кабели, сантехник проложил водопровод, а Сонья Саммалисто вытащила из своего чемодана телефакс. Внутрь провели и телефонный кабель, к которому затем подключили цифровой телефонный аппарат. Это была арендованная линия, и счета за нее пастор наказал отправлять в канцелярию настоятеля. Напоследок в берлоге установили кондиционер. Сонья Саммалисто пояснила, что из-за чувствительного исследовательского оборудования микроклимат берлоги по возможности надо поддерживать в устойчивом состоянии, что и обеспечивал кондиционер.

Наконец в середине ноября берлога была готова. Снег еще не шел, поэтому из лыжного центра «Вихти» приволокли снеговую пушку и набросали вокруг берлоги полуметровый слой снега. В первую ночь медведя убаюкивала вдова Сайми Рехкойла. Выйдя утром наружу, Сайми рассказала, что поздно вечером Черт взбудоражился – наверное, новая берлога смущала, – но потом сон его одолел и он уснул довольно быстро. Теперь Сонья Саммалисто сбрила у него на груди и лобной кости шерсть, приклеила к коже многочисленные датчики, запустила компьютер и кондиционер и задернула штору между медвежьей и гостевой половинами берлоги. Затем биолог плюхнулась на матрас читать газету «Нююрикки». Оскари Хуусконен должен был появиться вечером и продолжить убаюкивание. Сайми Рехкойла пообещала опять прийти в берлогу и составить медведю компанию на ночь.

За неделю убаюкивания пастор Оскари Хуусконен набросал проповедь на основе стихов 22–33 из 14-й главы Евангелия от Матфея. В них Иисус ходит по воде и дарует это чудесное умение Петру. Правда, неверие побеждает Петра, и апостола накрывают волны; Иисус тем не менее снова вытаскивает его на поверхность и в лодку.

В берлоге Оскари Хуусконен размышлял над темой проповеди, предавался созерцанию, перечитывал вышеупомянутый отрывок из Библии и освежал в памяти экзегетическую, то есть толковательную, литературу о Библии. Обычно он готовил проповеди быстрее, но порой считал нужным проделать и более тщательную работу – так его обучали в молодости. Проповедовать в церкви – значит, соблюдать определенные правила, и даже опытному пастору следовало углубиться в подготовку. Сейчас, когда Хуусконен лежал, слушая тихий гул кондиционера, в берлоге у Черта, мысли текли в сторону религиозных вопросов естественно, как когда-то давно у верующего викария.

Оскари Хуусконен думал о назначении апологетики. Апология ведь означает защиту, и в таком случае апологетика – это отрасль теологической науки, в рамках которой ищут методы защиты христианской истины. В других сферах ученые склонны быть неисправимыми скептиками и вечно сомневаться, большинство из них – циничные чертенята, и зачастую их вера – пустой звук.

Оскари Хуусконен начинил свою докторскую диссертацию всяческими наукообразными толкованиями Библии, но сейчас, когда он лежал в берлоге, ему стало казаться, что апологетика или, во всяком случае, апология гроша ломаного не стоит. Какой толк обосновывать христианскую веру с научной точки зрения, если собственная вера пошатнулась?

Медвежонок уснул. Он дышал ровно и редко. Исследование Соньи Саммалисто началось хорошо. Сонья сказала, что если бы удалось найти своеобразный генератор сна, причину долгого сна у медведей, то это имело бы потрясающее научное значение. Например, при детоксикации алкоголиков сверхдолгий сон можно было бы использовать как терапию; ожирение и многие болезни внутренних органов тоже можно было бы исцелить, если бы человеческий организм умели лечить с помощью того же механизма, благодаря которому медведи естественным образом погружаются в зимнюю спячку. Бедным и сумасшедшим долгий зимний сон тоже приносил бы облегчение, избавляя от тягот темного времени года.

Но это проповедь. Прежде чем пастор Хуусконен отправился спать, ему пришла в голову туманная мысль: если бы Иисус родился финном, то хождение по водам не было бы каким-то невероятным чудом, во всяком случае зимой. Опорой ей, прогулке по воде, служит не крепость веры, а толщина льда.