Франко Проспери - На Лунных островах

Путешествие, которое должно было продолжаться не многим более восьми часов, даже учитывая, что придется плыть против течения, длилось в два раза дольше, и, когда наконец показался Дар-эс-Салам, солнце уже скрылось за горизонтом. Сумерки окрасили море и тучи в темно-красный цвет, рождая цветные отражения в потоках дождя, начавшегося как раз в эту минуту. Трудно было придумать более жалкое зрелище, чем вид промокших и измученных участников экспедиции; безразличие, с которым стоявшие на палубе встретили грозу, свидетельствовало о том, до какой степени одичания и безнадежности они дошли. Но как бы то ни было, уже в темноте нам удалось войти на рейд и бросить якорь в спокойных водах порта, когда там прозвонили девять.

Мадемуазель А. и операторы попросили капитана спустить шлюпку и перевезти их на берег. Но мистер Харви Брайен разрушил их надежды.

— Таможня закрыта, и врача, ведающего иммиграцией, сейчас нет, — сказал он. — Да и вообще запрещается сходить на берег после пяти вечера. Вам придется переночевать на «Марсуине».

Промокшие до костей, с пустыми желудками, содрогаясь от холода, мы стали держать совет. Озабоченные состоянием мадемуазель А., которая выглядела весьма малопривлекательно и напоминала мокрую курицу, мы решили сломить бюрократизм капитана Брайена и, надув одну из резиновых лодок, отправили на берег парламентера с задачей разжалобить представителей власти и медицины.

Случилось так, что негры, охранявшие порт, в свете фонаря на молу заметили среди дождя и ветра крохотную резиновую лодчонку. В ней находился одетый в купальный костюм Станис, согласившийся из любви к мадемуазель А. и к операторам на эту последнюю жертву. Поскольку в порту подобное случалось нечасто, охрана столпилась вокруг человека, который с первого взгляда походил на потерпевшего кораблекрушение, избежавшего бог весть какой опасности путешественника.

Тем не менее ни жалкий вид нашего маммолога, ни присутствие на судне женщины не побудили портового врача покинуть свой дом, и обескураженный Станис после короткого разговора вынужден был вернуться на «Марсуин».

Ночь прошла невесело, и, несмотря на все попытки отнестись к происшествию юмористически, злобные взгляды некоторых людей, видевших в нас причину своих страданий, помешали поднять дух общества.

На следующий день, как и следовало ожидать, разразился кризис. Операторы Манунца и Тести отказались продолжать путешествие на этом орудии пытки, которое мы называли шхуной, и решили отправиться на Коморские острова по воздуху. Поскольку финансирование их группы зависело не от нас, мы связались по телеграфу с Управлением кинематографии и потеряли в Дар-эс-Саламе пятнадцать дней, получая противоречивые указания, подтверждения и отказы, пока наконец не были переведены средства на билеты для операторов.

И вот наконец наш «Марсуин», пополнив запасы продовольствия и горючего, вышел из порта Дар-эс-Салам, взяв курс на Коморские острова. Недиани и его товарищи сели на самолет, который доставит их в Тананариве на Мадагаскаре. Оттуда они полетят до острова Гранд-Комор, где мы договорились встретиться.

Мы прошли вдоль побережья до мыса Делгаду и оттуда повернули к архипелагу; наученные горьким опытом, мы не ожидали легкого путешествия. Через Мозамбикский пролив проходит «экваториальное течение», существующее, по-видимому, специально для того, чтобы затруднить плавание тем, кто желает из Дар-эс-Салама попасть на Коморские острова. Образуясь у островов, течение проходит у самого мыса Делгаду и здесь разделяется на два основных потока. Один из них, текущий к югу, мало нас интересовал, зато второй, текущий к северу, доставил нам изрядные неприятности. «Марсуин» с трудом делал пять миль в час, а скорость течения колебалась от двух до трех миль в час; к этому добавлялся еще муссон, дувший с юго-востока, то есть в прямо противоположном нашему пути направлении.

Капитан, настроенный довольно мрачно, предсказал несколько бурь в течение плавания, и мы вышли из Дар-эс-Салама в том же расположении духа, в каком, вероятно, находились древние мореплаватели, готовившиеся обогнуть мыс Доброй Надежды. К тому же мы были серьезно озабочены тем, как сохранить особенно чувствительную к колебаниям температуры цветную кинопленку, тысячи метров которой были погружены в Дар-эс-Саламе. Чтобы уберечь ее от адской жары, стоявшей в трюме большую часть дня, мы приобрели холодильник.

Этот аппарат, работавший на керосине, по-видимому, питал глубокое отвращение к морским путешествиям. При самом легком волнении (а о «легком волнении» не могло быть и речи во время нашего плавания, проходившего в условиях настоящей качки) пламя, горевшее в топке, то удлинялось, то укорачивалось и в конце концов либо потухало совсем, либо наполняло трубу копотью. После этого температура в холодильнике подымалась, влага воздуха конденсировалась, и пленка подвергалась действию тепла и сырости. Так как оператор Тести сказал нам, что достаточно нескольких жарких дней, чтобы попортить эмульсию пленки, при каждом прыжке термометра вверх наша тревога возрастала. Чтобы постоянно поддерживать пламя, мы установили дежурство, снова и снова прочищали трубу, чем отравили себе все путешествие. После многих дней безуспешных усилий и резких скачков не только температуры, но и нашего настроения, холодильник совсем отказался работать, и только из-за него мы вынуждены были войти в гигантскую печь, именуемую портом Линди. Необходимость найти механика для починки аппарата заставила нас прервать путешествие.

Как сейчас вижу этот возвышающийся посреди рубки изящный и сверкающий белый холодильник, в стенках которого отражались наши тела, покрытые сажей и потом. Просыпаясь по утрам, мы прежде всего видели холодильник: огромный по сравнению с тесным помещением, он походил на языческого идола, ожидающего, чтобы жрецы зажгли под ним священный огонь. Еще не очнувшись от сна, мы как по команде брели к дверце и, набравшись смелости, открывали ее, чтобы взглянуть на термометр. Поскольку температура оказывалась гораздо выше, чем мы надеялись, эта церемония сопровождалась потоком проклятий. Затем мы пытались заставить холодильник работать лучше. Мы прочищали дымовую трубу, доливали керосин в бак и производили другие манипуляции, которые согласно инструкции под названием «Северный полюс на дому», являются совершенно необходимыми. Мы поворачивали аппарат, раскачивали и всячески трясли его, но в результате нам удавалось лишь сильно поднять температуру собственных тел, тогда как температура внутри проклятого холодильника нисколько не понижалась. У нас появилась настоящая идиосинкразия к холодильникам вообще, и с тех пор мы не можем удержаться от жеста отвращения при виде одного из этих сверкающих аппаратов.