Франко Проспери - На Лунных островах

Когда же часа через два после начала подъема, для того чтобы проложить себе путь сквозь заросли, нам пришлось пустить в ход большие ножи, и когда солнечные лучи уже не могли пробиться до земли у нас под ногами, нам стало ясно, что мы проникли в джунгли, и при этом в джунгли самые необычайные, какие нам только приходилось видеть. При виде всего, что нас окружало, мы забыли об усталости и физическом напряжении.

Мы шли среди растений, покрывавших земной шар еще полмиллиарда лет тому назад. Словно по страницам иллюстрированного ученого труда, продвигались мы по этим доисторическим зарослям.

Более шестисот миллионов лет тому назад земля была облачена зеленым покровом растительности, совсем не похожей на нынешнюю. К небу вздымались гигантские леса, тянувшие питательные соки из влажной атмосферы и из болотистой почвы. Здесь росли исполинские папоротники с полосатыми стволами и широкими кронами; двадцатиметровые хвощи, представлявшие собой гигантские подобия современных форм; плауны, колоссальные стволы которых достигали размеров современных секвой; цикады — первые пальмы на земле, среди великолепных листьев которых зародились новые органы размножения — цветы.

И вот сейчас перед нами были древовидные папоротники, гигантские плауны, огромные хвощи, пышные цикады. Мы видели их своими глазами, мы могли касаться их руками, — мы продвигались по лесу, появившемуся на земле за тысячи столетий до нас.

Казалось, великий режиссер позаботился о том, чтобы каждая деталь этой сцены вызывала у зрителей ощущение древности, — нигде не было и следа тех изменений, которые произошли на земле в последующие эпохи. Неба мы не видели, а воздух был насыщен испарениями, обволакивавшими землю еще в первые дни творения. Не слышно было ни звука, ни крика живых существ: в лесах, покрывающих склоны горы, животные не водятся. Птицы боятся этих мрачных джунглей, не летают над верхушками деревьев, не вьют гнезд в ветвях; не забредают сюда вепри; даже самые примитивные танреки не живут здесь. Человек не выносит тяжелой атмосферы этого леса, и на пути мы встречали лишь те формы животной жизни, которые процветали некогда в первобытных лесах: скорпионов, многоножек, брюхоногих моллюсков.

— Когда же мы доберемся до сухого русла? — спросил Станис, шагавший впереди.

Уже несколько часов шли мы во мраке и в тишине, и все еще не было никаких признаков перемен. Мы продвигались с огромным трудом по крутому склону, на каждом шагу спотыкаясь и скользя по липкой глинистой почве. Окружавшая нас мрачная, унылая атмосфера начала оказывать свое влияние, и, погруженные в собственные мысли, мы шли теперь молча, не обмениваясь ни словом.

— Когда же мы доберемся до сухого русла? — повторил я вопрос Станиса, обращаясь к проводнику.

Но ему уже не надо было отвечать, потому что в ту же секунду наверху, в голове отряда, раздался возглас облегчения — «уф!», который давал понять, что место нашей первой стоянки уже близко. Через несколько минут мы выбрались из зарослей на свет божий. Перед нами было сухое русло — мощенная разнокалиберными глыбами галерея, которая должна была довести нас до самого Конвалессанса.

Мы с удовольствием расположились на камнях, распаковали кое-какую провизию, сигареты и, покуда носильщики грызли сахарный тростник, стали обмениваться первыми впечатлениями.

— Что я вижу! Этот хромой черт все еще здесь! — воскликнул Карло, указывая на меня. — Ты еще не вернулся?

— Смотри у меня, — со смехом сказал я, растягиваясь на земле. — И как это у тебя, между прочим, хватает духу разговаривать!

— Видели ли вы когда-нибудь такое великолепие? — прерывает нас Станис, указывая на лес.

— И это он называет великолепием, — ворчит Тести.

— Фантастическое зрелище, — вставляет Недиани. — Самое потрясающее явление природы, каким мне когда-либо приходилось любоваться.

— Когда мы будем в Конвалессансе? — спросил Манунца у проводника.

— Сейчас! — ответил тот по-французски, и я подумал, что он, наверное, не понимает смысла этого слова, потому что на все вопросы, с которыми мы к нему обращались, он отвечал точно так же.

Отдохнув часок, мы снова пускаемся в путь вверх по склону. Джунгли становятся все гуще и гуще. Вскоре вершины деревьев сомкнулись у нас над головами, и свисающие фестонами лианы окончательно преградили доступ дневному свету. Снова стал капать моросящий дождь, тишина и сумрак нависли над нами.

До самого заката двигались мы по этой мрачной, душной галерее. С трудом продвигаясь по скользким глыбам, поросшим мхом, шли мы вперед, влекомые надеждой на то, что вот за этим поворотом тропинки, за этой стеной лиан, за этими деревьями будет свет, небо, свежий воздух. Но, миновав новый поворот тропинки, эти лианы и деревья, мы снова видели перед собой заросли, только заросли фантастических растений, вздымающихся одно подле другого, одно над другим. Так проходили часы, и нам стало казаться, что мы погребены под этим роскошным растительным покровом.

Наконец, когда уже настал вечер, идущие в голове отряда выбрались из леса.

— Прибыли! — громко провозгласили они, и сами удивились тому волнению, которое прозвучало в их голосах.

— Прибыли! — повторили остальные их возглас, и, проникнув в джунгли, он достиг тех, кто еще карабкался позади, метрах в ста от опушки.

Мы были в Конвалессансе, на месте нашей последней стоянки, откуда на следующий день должен был начаться штурм Карталы.

Конвалессанс — это небольшой холмик, расположенный на границе первобытных джунглей и поросший вереском, как и весь вулкан выше лесной зоны. В редкие моменты, когда воздух ясен, оттуда виден бесконечный простор океана, лежащего на две тысячи метров ниже. Французские власти построили здесь два бунгало для сдачи внаем, вокруг разбили сад и привезли сюда цветы и растения умеренного пояса. Гортензии, лилии, абрикосы, груши, яблоки, персики, виноград и миндаль прижились здесь очень быстро. Умеренно холодный климат и обилие влаги создают условия, благоприятные для их произрастания. После кошмарных джунглей кажется, что ты попал в маленький парк, перенесенный сюда по прихоти волшебника из-за моря за тысячи километров — так нам описывали Конвалессанс, и легко можно себе представить, с каким нетерпением стремились мы сюда. Однако нас постигло горькое разочарование. Пустовавшие несколько лет бунгало превратились в жалкие лачуги, куда легко проникали и ветер и дождь. Оставшиеся без присмотра заморские растения были вытеснены растениями-захватчиками, явившимися сюда из леса. От всего этого земного рая остались одни воспоминания.