Василий Боткин - Письма об Испании

Тут лодка наша пристала к дому, где была контора дилижанса. Взявши facchino [108], я пошел в гостиницу. Новая странность! Я шел по улицам шириною в 4 шага, между рядами лавок и магазинов — ни стуку экипажей, ни лошадей — необыкновенное впечатление! Эти улицы беспрестанно прерывались, снова соединялись мостиками, их перспектива воздушна, узкие каналы извивались в переулках, по ним мелькали и теснились гондолы; тихий плеск от весел, крик разносчиков, говор народа — все это было мне так явственно и странно слышно, не заглушаемое стуком экипажей, народ так свободно наполнял узкие улицы — я чувствовал, что нахожусь в каком-то ином мире…

Здравствуй, милая, мраморная, удалая Венеция! Здравствуй, величественный лев {373} , заснувший глубоко и непробудно! Здравствуй, прекрасная Венеция! С пламенным желанием спешил я к тебе и хожу по тебе, очарованный.

Сегодня с утра отправился ходить по городу и прежде всего к площади S. Marco. — Надо пройти по улицам, беспрестанно переходить мостики, видеть около себя одни каналы, чтоб понять впечатление, которое испытываешь вдруг, видя перед собою огромную площадь, обнесенную превосходными зданиями, и прямо — странный восточный фасад базилики {374} S. Marco. Портики окружают всю площадь, под ними, во все пространство, тянутся лавки. Если б этой площади дать аллеи Пале-Рояля, его фонтан и блестящие магазины, освещенные газом, — это был бы вид единственный. Площадь S. Marco поразительна, огромна, но грустна; магазины ее небогаты, обширное пространство площади пусто, жизни не видать на нем. По правую сторону идут кофейные; но в кофейных Венеции безжизненно, тихо, не слыхать громкого разговора. «Gazette de France», «Galignani’s Messenger» и несколько итальянских газет с Аугсбургскою составляют вялую пищу венецианского любопытства. В самом деле, надобно читать итальянские журналы, чтоб понять всю нравственную пустоту и ничтожность их. Их выписки из иностранных журналов столь кратки и нерешительны, что, прочтя журнал, италиянец должен остаться в совершенном замешательстве касательно событий или положения Европы.

Базилика S. Marco выстроена в каком-то византийско-арабском вкусе; общим характером своим она несколько похожа на Софийский собор в Киеве, а темною внутренностью на московские соборы. В ее украшениях нет роскошного искусства римских церквей, древние мозаики ее грубы. Стены и колонны древнего разноцветного мрамора; золотые мозаики стен и куполов свидетельствуют о богатстве первых времен республики: но во всех украшениях этих нет и следа изящества. Впечатление, произведенное ею на меня, было холодно, неприятно. Ее размеры и формы стесняют воображение, христианство в этих стенах имеет какой-то характер угнетения, печали, безнадежности, чуждо надежды и одушевления. Эта оригинальность архитектуры — мертва, сочетание вкуса римского с восточным как-то неловко и нелепо. Это множество маленьких колонн, рассеянных по стенам и в нишах, только пестрит их понапрасну. Как произведения искусства я лучше предпочту наши московские соборы, с чистым одинаким характером их.

Palazzo ducale [109]чудное, единственное здание. Тут не знаешь, чему более дивиться — воздушности или оригинальной прелести архитектуры. Кружевные украшения его, этот фасад столь легкий, роскошный — восточная повесть, рассказанная страстным европейцем, полная образов чувственной мечтательности Востока. Я очарован этим зданием, любуюсь его нежною, светлою формою. Наслаждение мое сделалось полнее, когда я вошел во внутренний двор и стал перед главным входом scala dei gigante [110], по которой всходили дожи в свои комнаты.

Я был полон удивления к торжественному величию этой мощной республики, я видел этот очаровательный дворец и залы его, где сила правительства являлась столь светлою и благородною, мое воображение мечтало о радостных торжествах и победах ее флотов; восторг мой охолодел, сердце сжалось, когда я вошел в залу совета десяти {375} . Тут предстала мне сила республики мрачною и таинственною. Из старинных украшений этой залы остались только некоторые части плафона работы Павла Веронеза. Маленький коридор ведет из нее в комнату государственных инквизиторов, которая примыкает к Ponte de’sospiri [111]. В задней части дворца, обращенной к Ponte de’sospiri, находятся тюрьмы. Проводник мой и custode [112]засветили по факелу, и мы начали спускаться в подземелье по узкой каменной лестнице. Тюрьмы разделялись на три этажа. Первый в нижнем этаже дворца, второй вровень с морем, третий под водою. Первый назначен был для преступников обыкновенных, второй, и особенно третий, для политических. В прошлом столетии вода прососала стены нижних тюрем и затопила их, но два верхних отделения сохранились в целости. Все тюрьмы малы; заключенный сидел в темноте и днем и ночью, кроме обеденного часа, в продолжение которого на маленькое оконце ставилась ему лампа. Невозможно вообразить, как душен и тяжел воздух в этих тюрьмах. Не могу понять, как не задыхались здесь от чрезвычайно малого количества воздуха, кое-как достигавшего сюда через дальние двери, потому что в коридоре окон тоже нет. Каждый этаж имел свою комнату казни и особенный род ее. В верхнем этаже удавливали. Сажая осужденного задом к железной решетке окна, надевали ему на шею веревку, которой оба конца были прикреплены к колесу. Палач начинал вертеть колесо, голова прижималась к решетке, тело свешивалось — и несчастный умирал скоро. Однако ж некоторые противились, употребляли последние усилия на защиту своей похищаемой жизни, и, вероятно, так отчаянны бывали сопротивления их, что палач принужден бывал закалывать их на месте, что свидетельствуют брызги и широкие пятна крови на мраморной стене, к которой бывали прикованы они. На стенах тюрем нижнего этажа можно еще разобрать некоторые надписи, хотя большая часть уничтожена сыростью. Я списал, которые мог прочесть.

Бедняк проговорился, видно! В другой тюрьме большими изломанными буквами начерчено:

Тут же, на потолке: Un parlar poco e un negar pronto e un pensar al fine poi dar la vita a noi altri meschini [115]. 1605. В третьей, меж множества стертых надписей, можно разобрать: Maledectus homo qui confidet in homine… [116]Эти тюрьмы имели иной род казни. К ним примыкает маленькая комнатка с высоким камнем на пороге, так что можно, ставши на колени, положить на него голову. Над камнем сверху устроен был вроде гильотины широкий, тяжелый меч, быстро упадавший на шею казнимого. Окончив дело, палач оставлял тело в этой комнатке, в полу которой сделаны три отверстия для стока крови. Кровь въелась в мрамор, и пол почти багрового цвета. Комнатка находится под самым Ponte de’sospiri; низкая дверь вела из нее в канал; отсюда вывозили тело. Теперь дверь заделана, но место ее очень заметно. Тюрьмы, называемые Piombi [117], находятся под крышею дворца в левой стороне. Он крыт свинцом. Но туда не пускают. С площади видно окно тюрьмы, где содержался Сильвио Пеллико {376} . Прекрасен, роскошен снаружи дворец дожа — страшен, удушлив внутри!