Мониша Раджеш - Вокруг мира на 80 поездах. 72 000 километров новых открытий

– Проблема на путях, – сказал он, что было и так очевидно для всех. – Простоим здесь еще час.

Однако не успели пассажиры начать раздраженно вздыхать, как поезд содрогнулся и начал движение к следующей станции.

Листва и джунгли окружали железную дорогу, сжимали в тиски, ветви и цветы обламывались об окна и разлетались по вагону, пассажиры в ужасе отодвигались подальше. От Бангкока до Канчанабури ехать не более трех часов, но наш поезд сломался еще три раза, наконец остановившись посреди джунглей, где лианы с розовыми цветами ниспадали вниз, почти к самым шпалам. Пара лоточников прошла по поезду, один продавал рыбные пироги и лапшу, другой тащил ведро со льдом, где были уложены банки Nescafe. Было как раз подходящее время для обеда, и большинство пассажиров достали пакеты с печеньем и фруктами, предлагая друг другу вкусности. Одна голландская семья поменяла несколько бананов на пару моих батончиков Snickers, тем самым обеим сторонам обмена удалось разнообразить свой прием пищи.

– Это так мило, – сказала мать семейства. – В голландском языке есть слово gezellig , которое означает, что никаких границ не существует и что все делятся и уживаются друг с другом.

– Есть ли у него английский эквивалент?

– Нет, это слово, которое описывает атмосферу или чувство… вот сейчас мы одна большая поездная семья.

Никто никогда еще не описывал природу путешествий на поезде таким простым и прекрасным способом, и пока поезд, гремя и позвякивая, продолжал свой путь, я все повторяла новое для себя слово – gezellig …

Пот струился по моей шее и подколенным ямкам, я согнулась пополам, пытаясь отдышаться. Обе ноги покрылись волдырями, лодыжки искусаны и в крови. Мы осушили обе бутылки с водой и теперь, пока стояли на поляне, облизывая губы и дрожа, могли разглядеть Бирму к западу от гор, затянутых грозовыми тучами.

Каждое утро перед рассветом горстка заключенных собиралась здесь, прежде чем приступить к работе, и смотрела вниз на долину реки Хваэ Ной, которая теперь густо поросла бамбуком, а в те времена представляла собой безрадостную картину. Не в состоянии пройти вперед, мы, поскальзываясь и спотыкаясь, побрели вниз к Перевалу адского пламени. Мы приехали посетить Мемориальный музей «Перевала адского пламени», который находится посреди джунглей над самым смертоносным участком железной дороги, который был назван так из-за того, в глазах истощенных рабочих отражалось пламя огня, придающее им демонический вид, вечером после изнуряющего трудового дня. Созданная вручную с помощью лопат, молотков и взрывчатого вещества гелигнита, поджигаемого сигаретами, скала Конью, прорезающая склон горы, имеет длину в 600 метров и глубину 25 метров в самой высокой точке. Достаточно широкий для поезда, перевал был выполнен из остатков деревянных шпал, шипов и рельсов, выложенных вдоль старой железной дороги. Пробравшись наверх по скалистой тропинке, мы достигли вершины и теперь смотрели вниз на перевал. Именно отсюда японские охранники сбрасывали камни на голодных и смертельно уставших заключенных, работавших внизу. Пытки и издевательства над людьми, которые были так нужны для выполнения сложной работы, казались мне довольно противоречивыми в долгосрочной перспективе. Конечно, было мало смысла в попытках рационализировать произошедшее, но я отчаянно хотела понять хоть что-то. Чтение книг и просмотр документальных фильмов уже дали мне какое-то представление о том, что здесь произошло, но, пройдя сквозь тиковые и бамбуковые джунгли, слушая треск веток под ногами, нарушающих тишину, я поняла, что теперь эта история стала для меня более чем реальной. Усыпанная укусами насекомых и кровоточащими ранами, я понимала, что стоило все это увидеть и почувствовать, чтобы оценить силу характера и физическую выносливость, которые были критически необходимы для выживания в том, что сэр Харольд назвал «самыми неописуемо страшными джунглями, географически говоря, ужасающими четырьмястами километрами», где ему и многим другим пришлось связывать большие пальцы на ногах с икрами, чтобы удерживать в нужном для ходьбы положении свои искалеченные ноги.

Мы не успевали на свой последний поезд обратно в Бангкок, но уже оценив, как работают (или, вернее сказать, не работают) тайские железные дороги, мы решили попытать удачу и прибыли в Нам Ток, где обнаружили, что поезд задерживается, а на платформе уже столпились пассажиры. Нам Ток находился в конце функционирующей железнодорожной ветки, конец дороги уходил прямо в кусты, шпалы заросли травой. Мы с Джемом стояли в открытом дверном проеме, когда поезд замедлился, приближаясь к Виадуку Вампо, и стал заезжать на деревянные подмостки, словно сам был не уверен в том, что они выдержат его вес. С грохотом съезжая вниз, поезд издавал скрип и стоны, я задержала дыхание, убежденная, что сейчас под нами обрушится мост и мы полетим в реку. Чуть более года спустя ветка была полностью перестроена, более тяжелые перекладины непрерывной сварки прикрепили к бетонным шпалам, и с тех пор поезд смог двигаться быстрее и почти всегда ходил по расписанию. Но для меня прелесть заключалась именно в его невзрачности. Более смелые пассажиры на ходу выглядывали из дверей, их футболки развевались на ветру, когда они пытались ухватить мокрые листья на расстоянии вытянутой руки. Широко раскинувшаяся по джунглям река молочно-коричневого цвета была грязной от дождей, но красивой; рестораны и дома выстроились у ее берегов, деревья, одно другого выше, отражались в ее воде. Разглядывая пещеры и скалы, пока поезд мчался к мосту Тхам Красе, я все больше испытывала трепет по поводу неурядиц и испытаний, с которыми столкнулись рабочие, и ожидала приближения к мосту на реке Квай, которая, как выяснилось, на самом деле является не рекой Квай, а рекой Ме Клунг. Во время написания «Моста через реку Квай» французский автор Пьер Буль по причине собственной лени совершил ошибку, приписав нахождение железной дороги не той реке. Когда поклонники книги и одноименного фильма Дэвида Лина приехали сюда в поисках моста, тайцы быстро приняли решение переименовать реку в Кхвэяй, что означает «большой Квай», что успокоило туристов.

В нескольких километрах от моста Тхам Красе поезд сломался. В течение пятнадцати минут после того, как мы остановились, вагон наполнил запах горячего масла, и я посмотрела из окна туда, где лоточник, воспользовавшись ситуацией, уже прикатил свою повозку и начал печь свежие ханом буанг – блины с яйцом и креветками в апельсиновом соусе. Прошло более двух часов, проводники выказывали мало признаков беспокойства, они ходили по вагонам с пакетом крыжовника, покрытого чили и сахаром, предлагая его пассажирам. Бродя рядом с рельсами, я заглянула в пустую кабину и обнаружила, что машинисты курят, стоя в траве. Я уже не надеялась увидеть этот мост в закатных лучах. Мазки цвета индиго уже начали появляться на небе, и, даже если бы мы все еще находились в движении в этот момент, тьма бы опустилась на землю задолго до того, как мы прибыли. Ожидая починки поезда, я заметила монаха в бордовых одеждах, который не удивлялся происходящему и тем более не переживал. Я поняла, что могу вздохнуть, пройтись по вагону, при этом испытывая злость и раздражение, – но при этом мы все равно не сдвинемся с места – или я могу использовать это время, чтобы почитать, насладиться теплым дождем, попробовать блины и крыжовник. Эта железная дорога служила мемориалом путешествиям на поездах; жаловаться на задержки было даже неуместно, ведь мы находились на деревянных шпалах, проложенных умершими от этой адской работы людьми.