Айвен Сандерсон - Книга Великих джунглей

Как мы уже говорили, после рассвета лиственный полог пробуждается к жизни. Многие животные начинают шевелиться еще до того, как рассеивается густой утренний туман. Это разнообразные птицы и обезьяны. Однако они не трогаются с места и ничего не предпринимают до тех пор, пока первые лучи восходящего солнца не покажутся из-за горизонта. Даже тогда они могут оставаться на своих местах, и в некоторых случаях поутру наступает почти абсолютная тишина. Здесь я могу дать голову на отсечение и согласиться с индийскими браминами и шаманами Западной Африки, утверждающими, что животные проводят это время в «молитве». Я помню одно незабываемое зрелище: огромную стаю великолепных черно-белых гверец, или обезьян колобусов, на самой вершине раскидистой кроны лесного гиганта. Все они неподвижно сидели, обратившись лицом к восходящему солнцу, слегка наклонив головы и сложив руки на коленях. В течение нескольких минут они не издавали ни звука и никто не шевелился, за исключением нескольких юнцов, которых быстро призвали к порядку. В джунглях царила полная тишина. Не жужжали насекомые, не шелестела листва. Затем внезапно какая-то заполошная птаха, возможно пятнистая птица-носорог, испустила хриплый вопль, и весь мир пришел в движение.

С восходом солнца огромный летающий континент с лихвой возмещает тишину, царившую до тех пор. Обычно какофонию начинают попугаи, которые являются символом джунглей, как, впрочем, и всех тропических лесов. Большие макао американских тропиков просто хлопают крыльями и пронзительно кричат, но настоящие попугаи вылетают огромными стаями, почти всегда попарно, возбужденно щебеча и (по крайней мере, для нашего слуха) переговариваясь друг с другом всевозможными звуками. Попугаи восхищают меня; они кажутся одновременно веселыми и деловитыми. Во всяком случае, это необычайно живые и подвижные существа, чьи когтистые лапы позволяют подносить пищу к клюву, наподобие человека, и, следовательно, оставаться начеку во время кормежки.

За ними следуют обезьяны — верещащие, перекликающиеся и шумно прыгающие в густой листве. Далее появляются белки и другие небольшие древесные существа, такие как азиатские тупайи, связанные с нашими наиболее отдаленными предками, но весьма похожие на белок. Насекомые большей частью ждут, пока солнце не засияет в полную силу, и тогда лиственный полог наполняется почти оглушительным жужжанием и гудением. А бабочки! Наверное, это самое чудесное зрелище, но чтобы в полной мере оценить его, вам придется подняться к вершинам леса, лучше всего — к кроне одного из гигантских эмерджентов. Бабочки, разноцветные жуки и огромные, похожие на саранчу насекомые отряда Orthoptera доминируют над сценой, наполняя воздух невероятно яркими красками. Естественно, я говорю о хорошей погоде. Если день выдался пасмурный и дождливый, эти яркие орды остаются в своих укрытиях, но вместо них появляется масса других насекомых, которые сразу же начинают заниматься своими делами. Это дневные мотыльки, жесткокрылые насекомые и другие, которых просто нельзя увидеть в солнечные дни.

Пернатая жизнь в лиственном пологе часто бывает весьма впечатляющей, как по разнообразию видов, так и по количеству птиц. Джунгли иногда становятся похожими на северное болото, цветущее по весне и покрытое густым кустарником. Крошечные птицы порхают и кувыркаются в зелени; высоко в небе парят ястребы; туканы, птицы-носороги, кюрасао и всевозможные голуби носятся вокруг, как будто сама их жизнь зависит от того, успеют ли они долететь до ветки ближайшего дерева. В американских тропиках обитают колибри; в Африке их эквивалентом являются великолепные радужные нектарницы ( Nectarinildae ), а в Азии — медоеды. Но самыми красочными, несомненно, считаются райские птицы.

В ранней юности я отправился в Азию собирать животных. По прибытии в местность, которая тогда называлась Голландской Ост-Индией, я решил последовать по стопам моего школьного кумира Альфреда Рассела Уоллеса, чья книга «Малайский архипелаг» была для меня следующей после Библии. В этой книге подробно описывался его маршрут, включая названия самых маленьких поселений на каждом острове, который он посещал. Одно из названий было просто «местом» на берегу протоки на одном из островов группы Ару, который лежит в северной части Арафурского моря, между западной оконечностью Новой Гвинеи и островом Тимор. Эти знаменитые острова уникальны во многих отношениях — в частности, там есть протоки с соленой водой, протекающие прямо через джунгли. Уоллес в течение нескольких недель жил на берегу одной из таких проток; я обнаружил ее и даже тот дом, в котором он работал семьдесят лет назад. (Разумеется, само строение давно сгнило, но там стояла хижина с крышей из пальмовых листьев, где мне позволили поселиться.)

Уоллес описал великое сборище больших райских птиц — утром, вскоре после рассвета — на огромном дереве, стоявшем неподалеку от его жилища. В его записях не было точных сведений о времени года, но мы с моим индонезийским другом умудрились попасть туда как раз вовремя и по счастливой случайности стали свидетелями поразительного события. Десятки этих роскошных птиц собрались над нами и, распустив свои золотисто-оранжевые плюмажи, важно расхаживали, кивали и выпячивали грудь друг перед другом на голых ветвях, в то время как невзрачные самочки клевали насекомых с совершенно равнодушным видом. Я наблюдал лишь одно зрелище, сравнимое с этим по красоте.

Это случилось в Суринаме. Как-то утром мы проснулись от жуткого гвалта над головой. По мере того как рассеивался утренний туман, перед нами возникли очертания огромного дерева со скрученными серебристыми ветвями и скудной листвой, буквально кишевшего красными и синими макао, которые хлопали крыльями и качали вверх-вниз длинными хвостами. Не знаю, было ли это брачным танцем, но они продолжали свой ритуал в течение часа, поднимая гвалт, какой способны создать лишь несколько сотен попугаев в одном месте.

Насекомые в большей или меньшей степени летают круглосуточно; лягушки и млекопитающие преобладают в ночное время, а птицы — в дневное, особенно в лиственном пологе. Во мне закипает негодование, когда я сталкиваюсь с тем фактом, что не могу дать вам хотя бы карандашный набросок жизни пернатых обитателей джунглей… их слишком много, и все они прекрасны. Я вспоминаю тех, о ком еще не упомянул, например о скромных маленьких синаму, похожих на фазаньих курочек с отрезанными хвостами и, по-видимому, родственных гигантским бескрылым птицам вроде эму и страусов. Я думаю о стрекочущих туканах с разноцветными клювами; о мегаподах, или строителях курганов, на Целебесе; о знаменитых шалашниках австралоазиатского региона; о белоногах (совиных козодоях) и их близких родственниках, обыкновенных козодоях, наполняющих лес по ночам протяжными криками и трепетом крыльев. Перед моими глазами проходит нескончаемый парад крошечных крылатых самоцветов, порхающих везде, куда проникают солнечные лучи. Не могу не упомянуть и о птицах горных джунглей. Здесь слова совершенно изменяют мне. В одном из горных сосновых лесов на Гаити (хотя это не джунгли, с какой стороны ни взглянуть) я видел птицу размером с крупного ворона, чей длинный хвост был окрашен во все цвета радуги. Она час за часом прилежно и чисто выпевала музыкальные гаммы, но ни разу не доводила дело до последней ноты. Человека, наделенного музыкальным слухом, это может довести до сумасшествия!