Айвен Сандерсон - Книга Великих джунглей

Вернувшись домой, эти два первопроходца стали злейшими врагами. Спеке был уверен, что обнаружил единственный исток Нила; Бартон сомневался в этом, считая, что наличие крупной массы воды в верховьях реки еще ничего не доказывает. Разрыв между ними стал окончательным после того, как Спеке уехал в Лондон, где его встретили как героя, в то время как Бартон задержался в Адене из-за лихорадки. Они открыто поносили друг друга, и у каждого имелись свои преимущества. Спеке сделал более точные карты, но Бартон превосходил его в красноречии. Отказавшись признать за своим помощником какие-либо права на новое открытие, он изрек знаменитую фразу:

«Вероятно, истоки Нила выросли из его головы точно так же, как Лунные Горы выросли из-под его руки».

На самом деле оба имеют немалые заслуги перед наукой. Спеке вернулся в Африку в 1862 году и доказал, что левый исток Нила действительно берет начало в озере Виктория. Бартон же, по общему мнению, проложил путь для таких людей, как Ливингстон и Стэнли.

Сэр Гарри Джонстон числится в нашем списке выдающихся исследователей джунглей, так как он олицетворял собой проницательность современных натуралистов в сочетании с традициями старой школы викторианского дворянства, донесшего манеры и обычаи лондонской элиты до самых отдаленных уголков империи. Он принадлежит к обоим мирам, поскольку родился в 1858 году и совершил карьеру в Африке во времена правления королевы Виктории.

Джонстон отправился на «черный континент» с охотничьей экспедицией в 1882 году и остался там просто потому, что хотел рисовать картины и поближе познакомиться со страной, а вовсе не исследовать новые маршруты или возможности для торговли. Он встретился с великим Стэнли, пригласившим его для создания художественной летописи путешествия по Конго протяженностью в несколько сотен миль. В этой экспедиции Джонстон впервые увидел джунгли и на своем опыте убедился, насколько легче жить там, чем в саванне или в зоне тропических кустарников. Два года спустя он возглавил естественнонаучную экспедицию, отправленную тремя учеными обществами в Восточную Африку. В результате этой поездки он получил пост вице-консула Камеруна и подружился с пожилым сэром Ричардом Бартоном.

Продвижение Джонстона с незаметного поста в Камеруне на должность администратора Уганды было частью развития британских интересов в Африке в конце XIX века, которые можно сравнить с интересами испанских конквистадоров в Америке. На всех своих постах он был прилежным коллекционером и исследователем, побывав и на верхних склонах горы Килиманджаро, и в конголезских джунглях. Несколько видов растений, открытых им, носят его имя, jonstoni . Он собирал животных для Лондонского зоопарка и имел целый зверинец в собственном доме — бунгало с крышей из пальмовых листьев и с незастекленными окнами. Там он держал обезьян, диких кошек, змей, слонят, шимпанзе, зебр и орлов. Он принимал животных от туземцев вместо налогов. Он позволял одному из слонят заходить в гостиную во время чаепития, и тот вел себя вполне пристойно, посасывая молоко из своей бутылки и угощаясь сандвичами с джемом, разложенными на тарелке. Джонстон брал некоторых своих любимцев в исследовательские экспедиции; его брату, который тоже был содержателем зоопарка, все это очень напоминало бродячий цирк. Вот несколько впечатлений из его дневника:

«Во время путешествия Гарри неизменно выходил к обеду в полном вечернем туалете… У лагерного костра поощрялись разговоры и игра в карты; дым до некоторой степени усмирял орды ночных насекомых, чьей единственной целью в жизни, казалось, было совершение самоубийства в супе… Пресса быстро оценила значение «парадных выходов» Гарри в дикой глуши, осознав, что когда белые люди отказываются от символов цивилизации в тропиках, они склонны к утрате своих культурных и духовных ценностей».

Будучи легендарным англичанином, выходившим к обеду в вечернем костюме, Джонстон также был талантливым администратором, считавшим, что управление должно приносить пользу туземным народам, а не только их хозяевам. Он имел свои причудливые способы выражения убежденности в расовом равенстве; например, он требовал, чтобы его сотрудники носили желтые канареечные жилеты с черно-белыми вечерними платьями, что символизировало черную, белую и желтую расы. Но он совершал и действительно гуманные поступки. В одном из своих путешествий Джонстон спас группу пигмеев-бамбути от немца, похитившего их для показа на Парижской выставке. Вернув их домой в тропический лес, он получил достойную награду, так как это позволило ему открыть одну из загадок джунглей.

В течение многих лет сэр Гарри был одним из немногих европейцев, веривших в существование так называемого «африканского единорога». Хотя он не считал этого зверя в точности похожим на мифического единорога, но предполагал, что в джунглях существует рогатое животное, чем-то похожее на лошадь. Лишь пигмеи видели его и описывали как полосатое существо, похожее на зебру, и называли окапи.

Путешествие было нелегким для Джонстона. Его эскорт в основном состоял из негров, которые так боялись джунглей, что когда отряд двигался вперед во влажном сумраке, они постоянно трубили в рожки, отпугивая злых духов. Они с гораздо большим успехом распугивали добычу на много миль вокруг. Но пигмеи все же отблагодарили сэра Гарри, прислав ему целую шкуру окапи и два черепа. Таким образом он смог описать и определить животное как короткошеюю жирафу, а десять лет спустя белые люди наконец смогли увидеть живого окапи.

Глава тридцать пятая

ЛИВИНГСТОН И СТЭНЛИ

Одна из самых знаменитых встреч в истории хранится в человеческой памяти уже более ста лет. Это необычайно сдержанные приветствия, которыми обменялись Генри М. Стэнли и доктор Дэвид Ливингстон неподалеку от озера Танганьика. Но не многие из тех, кто цитировал этот эпизод, когда-либо читали о встрече в контексте воспоминаний самого Стэнли. По его словам, он был так взволнован, что хотел сделать сальто, укусить себя за руку, влезть на дерево. Далее он продолжает:

«Мне хотелось со всех ног бежать к нему, но я струсил в присутствии такой толпы. Мне хотелось обнять его, но поскольку он был англичанином, я не знал, как он это воспримет. Поэтому я сделал то, что мне подсказала моральная трусость и ложная гордость: небрежной походкой приблизился к нему, снял шляпу и произнес: