Валентин Аккуратов - В высоких широтах

После пятидневных научных работ на льдине № 1, по получении сведений о летной погоде с острова Врангеля и мыса Шмидта, 7 апреля было решено вылететь обратно в бухту Роджерс. Полет строился так, чтобы в случае ухудшения погоды на острове Врангеля можно было дотянуть до мыса Шмидта, где и произвести посадку. Для ориентировки предполагалось использовать счисление и астронавигацию, а при подходе к острову Врангеля — радионавигацию.

Вследствие дрейфа льдины на северо-восток в течение пяти суток наши координаты в момент вылета оказались следующими: широта 81°42′ северная, долгота 179°34′ западная; таким образом, наш маршрут несколько удлинялся. Так как нагрузка самолета к моменту подхода к острову Врангеля должна была быть значительно облегчена, то это лишнее расстояние мы предполагали компенсировать, не обходя горы острова Врангеля, а пройдя их на высоте 700 метров. К сожалению, погода не позволила сделать этого, и маршрут удлинился на 150 километров.

7 апреля, в 20 часов 45 минут, самолет легко оторвался от льдины и взял курс на остров Врангеля. Курс мы держали по солнечному указателю. Ясное, солнечное небо позволяло прекрасно пользоваться астронавигацией.

На этот раз солнечный указатель курса работал отлично, все шло хорошо. Незначительный правый снос, яркое солнце, отсутствие болтанки — все это упрощало полет.

Лагерь № 1.

В 23 часа 00 минут впереди на горизонте появились облака. На широте 74°15′ и долготе 180°00′ облачность перешла в десятибалльную. Астрономическую ориентировку и солнечный указатель курса пришлось оставить и всецело переключиться на счисление. Опять мы дважды снижались до бреющего полета, чтобы исправить показания высотомеров. Давление падало, но облака держались на высоте 700 метров. Из бухты Роджерс сообщили, что погода отличная. В 1 час 15 минут мне удалось поймать на приемник радиокомпаса радиостанцию на острове Врангеля, но стрелка радиокомпаса еще не реагировала. Видимость под облачностью была отличной, мы шли на высоте 400—450 метров. В 3 часа 30 минут впереди по курсу появилась земля, окутанная тяжелыми, низкими облаками.

В 3 часа 45 минут мы подошли к мысу Эванс. Перевал был закрыт, а потому самолет обошел остров с запада. Здесь, на траверзе мыса Гаваи, впервые удалось поймать сигналы радиомаяка на мысе Шмидта, но теперь они нам уже не требовались. После того как мы обогнули мыс Гаваи на высоте 300 метров, нам удалось запеленговать радиостанцию в бухте Роджерс. В 4 часа 30 минут самолет «СССР Н-169» сел на лед бухты Роджерс.

Схема льдины № 2 (рисунок В. И. Аккуратова).

Второй полет в глубь «белого пятна» состоялся только 13 апреля. Пять суток бушевала пурга, которая держала нас взаперти на мысе Шмидта, куда мы прилетели с острова Врангеля 8 апреля. Утром, в 1 час 45 минут, мы стартовали на льдину № 2. Был облачный морозный день, но видимость отличная. Полет происходил нормально, сразу за островом Врангеля облачность кончилась. На широте 78°00′, долготе 176°00′ восточной с самолета на лед сбросили очередной буй. Когда прибыли в район посадки, обнаружили, что лед этого района резко отличался от льда первой посадки. Потом мы убедились, что он не был похож и на лед третьей посадки.

Это был какой-то особенно тяжелый, мощный пак, совершенно отличный от пака, виденного нами ранее и позже. Целых 38 минут мы кружились над белыми холмами пака, напоминающего барханы Средней Азии, пока не нашли поле годовалого возраста, зажатое паковыми льдами.

Ровный, гладкий лед со снежным покровом в 15—20 сантиметров, толщиной в 154 сантиметра, окруженный полями пака, представлял собой отличный естественный аэродром, правда, с довольно жесткими снежными застругами. Размеры льдины 400 на 1200 метров (льдина № 2). Обеспечив выход самолета в случае сжатия льда на мощное соседнее паковое поле, мы разбили лагерь и приступили к научной работе. Спать приходилось урывками, так как все работы требовали непрерывного наблюдения.

Лагерь № 2. Измерение глубин.

На второй день, осматривая ледяные холмы соседних паковых полей, неожиданно на выпавшем за ночь снегу я заметил следы песца. Не веря своим глазам, я побежал в лагерь, чтобы сказать об этом открытии товарищам. Следы были совершенно свежими, по ним было видно, что песец бродил вокруг нашего лагеря. Для выслеживания зверька я не имел времени, так как мои сроки метеорологических наблюдений были через каждые 3 часа, кроме того, приходилось вести астрономические наблюдения; поэтому, пройдя километра три, я вернулся в лагерь.

Появление на этих широтах, вблизи так называемого «полюса безжизненности», песца вызвало горячие споры. Некоторые из нас, основываясь на старой гипотезе о существовании в районе «полюса относительной недоступности» «полюса безжизненности», отрицали возможность жизни, считая появление песца случайностью. Наш спор разрешился через сутки, и очень оригинально.

В ночь на 17 апреля после бессменной восемнадцатичасовой вахты я и Борукин заснули в двухместной палатке, стоявшей под крылом самолета.

Черевичный и Черниговский работали в 100 метрах у гидрологической лебедки, накрытой брезентовой палаткой. Механики Шекуров, Дурманенко и Острекин спали в большой палатке, стоявшей в 40 метрах от самолета, а Каминский и Макаров сидели в самолете у передатчика на очередной вахте радиосвязи с Москвой.

Усталый, разморенный теплом горящего примуса, я быстро уснул, забравшись в теплый пыжиковый спальный мешок. Но как бы я ни был утомлен за эти дни, проведенные на льдине, сон был чуток и насторожен. Среди глубокой солнечной ночи меня разбудил дикий крик и грохот, словно били в листы железа. Быстро сев в мешке, я удивленно переглянулся с Борукиным, не понимая, что случилось. «Медведь, медведь! Осторожнее в палатках!» явственно услышали мы голос Черниговского. Инстинктивно я схватился за нож, с которым никогда не расстаюсь в экспедициях. Мы в немом ожидании смотрели на яркие просвечивающие стенки шелковых палаток. На одной из стенок четко рисовалась тень огромного зверя. Оружия, кроме ножа, никакого, все в самолете. Тень вдруг сошла с солнечной стороны и исчезла. Крики и шум за палаткой продолжались. Сидеть и ждать, когда наша маленькая палатка рухнет под тяжестью любопытного зверя, было бессмысленно; кроме того, нам было совершенно ясно, что товарищи тоже без оружия.