Тимофей Гуженко - Океан. Выпуск четвертый

Мы подивились Грининой осведомленности, а потом на другую тему перескочили, у нас их много, разных тем…

…Отдохнули, начали фасовать рыбу. Все на местах, одного Гриньки нет, незаметно испарился. Я туда, сюда, по каютам, на траловую палубу — нигде нет. Что за напасть! Наконец, в мучной трюм заглянул: ага, здесь он, с печки упавший! Восседают вдвоем с машинистом рыбомучной установки (РМУ) Дмитричем на мешках с мукой. Дмитрич в позе: одна рука застыла в красивом жесте, в другой — книга. Декламирует:

Хорошо читал Дмитрич. Гринька так заслушался — меня не заметил. Я его наверх прогнал рыбу фасовать, сам остался поговорить с Дмитричем. Откровенно — любопытно было: ведь не на каждом судне встретишь мукомола, который бы увлеченно читал трагедии Эсхила. И вот узнаю: Иван Дмитриевич Соболев, сорокадвухлетний машинист РМУ, обремененный, как говорится, заботами, семьей и прочее… в этом году поступил в университет на филологический (!) факультет. Зачем? Почему? Не спросил об этом, неудобно сразу. Но, думаю, просто так человек не станет на пятом десятке изучать античную литературу. Поистине каждый человек — это целый мир, загадка. Все больше убеждаюсь: неинтересных людей нет. Просто мы не умеем (вариант: не хотим), ленимся смотреть в глубину; нас вполне устраивает то, что лежит на поверхности…

14 декабря

Двое суток выгружали рыбу на транспортный рефрижератор «Уральские горы». Частые перешвартовки: то рыбу сдаешь, то муку, а то вдруг новая команда — принимай тару. Бросаешь все и принимаешь. Капитан бегает, психует, торопит; невольно и сам поддаешься психозу, тоже начинаешь бегать, подгонять. Зачем? Ведь сказал же какой-то древний философ:

Во время выгрузки весь экипаж помогает матросам: и механики, и штурмана, и камбузный персонал — авральные работы. В трюмах холодина под тридцать градусов, но побегаешь с двухпудовыми коробами — мигом вспотеешь.

Пока мы рыбу сдавали, Леха-уэловец и помполит Алексей Иванович затаривали брикеты в 3-м твиндеке. Низко там, до подволока каких-нибудь полтора метра, и холодно, и снег с батарей за шиворот, и работы непочатый край: тонн двадцать брикетов скопилось. Но, как говорится, глазам страшно, а руки делают.

Почти двое суток, пока мы выгружали рыбу, проработали они в твиндеке. Ну, Леха — понятно: здоровый, ко всему привычный моряк, а вот Алексей Иванович, доцент? Невзрачный, сухонький, в чем душа держится, пятидесятилетний Алексей Иванович? Выдержал. Работал наравне с Лехой. Правда, сейчас разогнуться не может и ходит по пароходу враскорячку, но характер показал, выдержал.

Наконец-то хорошо, по душам поговорили с Алексеем Ивановичем. Да, каждый человек — это сложный мир, неинтересных людей нет…

А получилось вот как. Алексей Иванович знакомился с рыбомучной установкой. Основательно знакомился, нес вахту вместе с Дмитричем. Я в начале смены к ним заглянул: Алексей Иванович, как любопытный подросток, тычет во все стороны пальцем: «Эта труба зачем? Этот вентиль для чего?» Часа через три я снова заглянул в РМУ. Они стояли возле автоматических весов, разминали пальцами, нюхали только что изготовленную муку. Алексей Иванович был неиссякаем: «А сколько процентов жира должно быть в муке?.. Протеина?.. А какая оптимальная влажность?»

Я, грешным делом, подумал: ну зачем ему? Вовсе не обязательно первому помощнику знать, сколько протеина в рыбной муке. Его забота — люди, настроение моряков, их нужды. Его прямая обязанность создать на судне здоровый микроклимат, лекцию провести, беседу о международном положении, «молнию» вовремя выпустить…

Обязанность. От и до. Я знал немало первых помощников, которые делали вроде бы все, что им положено, добросовестно отрабатывали свой хлеб, но в памяти они не остались, не запомнились. И в то же время были такие, о которых и сейчас вспоминаю с благодарностью. И совсем не потому, что они отличались какой-то особой заботой, чуткостью к морякам, нет. Дело в другом. Они хорошо знали производство, его технологию, экономику. Умело, с карандашом в руках анализировали ход промысла. Могли и с механиками и с рыбообработчиками найти общий язык… Не к этому ли стремится Алексей Иванович?

…У Дмитрича дел много, он от одного шнека к другому забегал, а мы с Алексеем Ивановичем присели на мешки с мукой. Поговорили о том о сем, сошлись в мнении, что рыбная мука — прекрасный корм, стимулятор роста и для скота и для птицы. Потом как-то само собой разговор о моряках зашел, в частности подивились решению мукомола Дмитрича стать филологом. И остановились наконец на выборе жизненного пути, профессии. Я о своей жизни рассказал, причем все это получилось просто, естественно — Алексей Иванович один из редких людей, которые умеют слушать, сопереживать; раскрывать душу перед ними — потребность. И вдруг он спросил:

— А вас не удивляет, что я… в пятьдесят лет решился пойти в море? Вам не хочется задать вопрос: зачем я сюда?

— Это всегда интересно, Алексей Иванович, задавать такие вопросы.

Он поудобнее уселся на мешке, внимательно смотрел на меня умными глазами.

— Видите ли, голубчик, я всю жизнь на преподавательской работе: в школе, в институте… Мой хлеб — история. И еще для справки: я в Калининграде давно, старожил, воевал на этой земле, на ней и остался… Согласитесь теперь, мне как историку надо хорошо знать историю нашего края, ведь правда? Новейшую историю нашего края. Я и знаю ее неплохо, но… теоретически. Следите дальше. Я видел, как уходили в море старенькие боты, баркасы, затем их сменили сейнеры, еще позже — СРТ. Флот робко, осторожно, а потом все смелее начал выходить на просторы океана. Фугли-фьорд… Ян Майен… Лофотены… знакомые имена?

— Большие морозильные траулеры… Плавбазы… Тунцеловная и китобойная флотилии… Суператлантики… Все это — вехи развития рыбной промышленности, но…

— Но при чем тут я? Вы об этом? Вот то-то и оно, голубчик, вот мы и подошли к сути: я тут ни при чем. Сейчас даже колхозные траулеры ходят за экватор, а я ни при чем… Мне уже за пятьдесят, из них добрую половину я собираюсь в море, но — все какие-то причины: дети, диссертация, просто не отпускали…