Тимофей Гуженко - Океан. Выпуск четвертый

Нас из рыбцеха то и дело перебрасывают на бак бороться со льдом. Матросы ходят злые, усталые. И рыбу как следует не ловим, и дергают без конца из рыбцеха на палубу. И люди выходят из строя. В бригаде Алексея матрос Балыков отморозил руки, узбек Авликулов в постели, у него от переохлаждения бред, галлюцинации.

…Одеваемся потеплее, сверху непромокаемые проолифенные костюмы. У боцманской каптерки разбираем ломы, пешни, свайки, лопаты… Бешеный ветер валит с ног. Вода, сорванная с гребней волн, спрессованная в тугие хлесткие кисти, дробно обжигает лицо.

С чего начинать эту самую ледовую одиссею? Вообще-то в подобных случаях я как бы теряю свое бригадирство, вся власть на баке переходит к боцману. Он здесь хозяин, работодатель. Но боцман наш, парень спокойный, молчаливый, не любит командовать. Он работать любит. Долбит себе пешней, вот и бери пример, становись рядом, долби. Так что на баке у нас как бы безвластие. Полная свобода действий. Хочешь — стой, пока не закоченеешь, хочешь — выбирай себе любое приглянувшееся местечко, работай.

Интересно наблюдать за моряками в подобной обстановке. Сознательность, что ли, проверять каждого, уровень трудовой отдачи. Второй месяц я создаю бригаду. Плохо ли, хорошо, но дело движется. Пришли ребята с разных судов, быстро притерлись, привыкли друг к другу, начали представлять нечто единое. Коллектив? Каждый в ответе за всех и все за одного? Дело сделано и можно успокоиться?

Краешком глаза наблюдаю за моряками. Вот Толик Чепиков. Выбрал себе пешню поувесистее, идет на самый нос к левому наветренному борту. Да, это самый тяжелый участок. Волна, уже раздробленная на ветру, но хлесткая, как бич, накрывает его с головой, он дымится на морозе, как призрак. Толик стоит лицом к ветру, только голову круто наклонил, втянул в плечи, с силой вгрызается пешней в лед. Вот так мерно, уверенно, без перекура он будет очищать палубу метр за метром, если понадобится — всю вахту.

На правом борту Веня-слон. У него позиция удачнее, ветер бьет ему в спину. Но Вене не видно волны, поэтому каждый раз она обрушивается на него неожиданно, коварно, нервирует… Временами Веня останавливается и долго с тоской смотрит на море. Что-то непонятное творится с человеком, надо бы выбрать время, поговорить.

С широкой лопатой в руках мельтешит, прыгает посреди палубы Шурик Буряк. Кузнечик. Он успевает выбрасывать за борт лед, наколотый и Веней-слоном и Чепиковым.

В затишье, у самой рубки, Гусев Влад да два Гришки — Ходиков и Черный. Вид у них — как будто на троих у гастронома соображают. Дрожат от холода, сморкаются… Ладно, не буду вмешиваться, посмотрим, надолго ли вас, стоики, хватит.

— Сменному рыбмастеру зайти в рулевую рубку! — очередная команда по спикеру.

Поднимаюсь.

— Сейчас начнем трал выбирать, — говорит капитан, — всем быть наготове. Если возьмем больше трех тонн, — всем в рыбцех, меньше — продолжайте работать на баке…

5 января

Море по-прежнему не балует событиями. Живем ожиданиями, большими и малыми. Ждали разгрузку у базы, потом Новый год. Сейчас снова ждем базу и почту. Вот уже больше месяца — ни писем, ни газет. Ждем большую рыбу (она же нас дразнит маленькими вспышками). И самое главное наше ожидание — это, конечно же, возвращение в порт, домой.

С Веней поговорили. Хорошо, по-мужски. Он зашел ко мне в каюту перед вахтой, хмурый, меланхоличный. Молча сел на диванчик, молча курил. И я курил, ждал.

— Спишусь, — сказал наконец Веня. — Надоело все, спишусь.

Я его успокаивать начал.

— Бывает, чего ты. Найдет полоса — хоть волком вой, но ведь нельзя же терять голову, пройдет. И потом, в чем, собственно, дело, Веня?

— Мне двадцать шесть, — усмехнулся он, — а я кто? Матрос — разве специальность?

— Конечно. И неплохая, кстати…

— Да ну?! Ай спасибо, утешил! Брось, рыбкин, лапшу на уши вешать. Ты эти сказки для Ванюшки оставь, а я сыт… Другие в двадцать шесть академики, в космос летают…

— У тебя десять классов, что же ты успокоился — учись.

Веня как будто ждал этого, глаза сузил:

— Где? На кого? У меня семья, кто их кормить будет?

— Ну хорошо. Спишешься ты, дальше?

— Там видно будет…

— В ГАИ?

— Так меня там и ждали… — Веня неожиданно трахнул по столу кулачищем, звенькнула, подпрыгнула связка ключей, над пепельницей поднялось облачко пепла. — Эх, рыбкин! Я ведь на берегу уже болтался. Два года почти. На элеваторе мешки таскал, в автобазе слесарил. Все не то. Опять в море пошел. А вот сейчас снова домой потянуло. Так и мечусь, как заяц: на берегу в море тянет, а в море — домой… Ну что это за профессия — матрос?! Так, мальчик на побегушках… Если бы кем другим, а так… Не хочу я больше матросом, тяжело, обрыдло, понял?

— Ну что ж, списывайся, Веня, понял тебя.

— Да? Понял? Ай спасибо! Дальше что? Не знаешь, а я знаю. Побичую, на мотоцикле погоняю, на базаре в очереди потопчусь — и опять… Опять сюда! В морях его дороги — я такие заметки не раз читал. До пенсии буду матросом пахать: радикулит мне море подарит, транзистор — местком, а? Хорошо! Просто прекрасно!

Вот теперь я, кажется, его понял. Не с одним, со многими моряками случались подобные метаморфозы. Я одного дрифмастера знал, он от моря в степи уехал, на целину, устроился там хорошо, а через несколько лет не выдержал, затосковал, вернулся. Снова в море пошел, но там понятно — дрифмастер на свою специальность не жаловался.

— Брось-ка ты, Веня, дурить. Мой тебе совет — поступай в мореходку. На штурмана. Чем плохая специальность? С твоими-то данными, с твоим голосом…

— Не надо, рыбкин. Пока штурманом стану — чокнусь.

— Ну, Веня… — я посмотрел на часы, — не знаю, что и сказать… Матросом тебе обрыдло, на штурмана учиться долго… Давай я тебя на рыбмастера натаскаю…

— Слушай! — Он вдруг что-то надумал. — А если рефмашинистом, а? Ведь это не так сложно, рыбкин. Я одного знаю, он вовсе без всякого диплома ходит… Слушай, помоги! Ну, в базе кому скажешь, в кадрах, курсы там какие, чтобы недолго… Вообще-то это ж идея, меня давно к рефмашине тянет, можно?

Вот люди! Зашел ко мне в каюту — я думал, веревку с мылом клянчить начнет, а сейчас ожил.

— Ладно, Веня, идея хороша, подумаем. — Я снова посмотрел на часы: до вахты оставалось пять минут. — Не будем тянуть резину. Давай так: ты пока изучай рефмашину, присматривайся, Леву попроси — поможет, а там видно будет. Не боги горшки обжигают, лады?