Тимофей Гуженко - Океан. Выпуск четвертый

— И вот теперь…

— Как видите — здесь. Хочу все своими глазами увидеть, пощупать… Хоть малюсенькую строчку в рыбацкую летопись вписать хочу. Вы меня, старика, не осуждаете?

…Этот разговор у нас днем был, а сейчас уже полночь, я другую вахту отработал, а слова Алексея Ивановича все звучат в памяти, и он сам — внимательный, чуткий и вдруг ставший близким от своей откровенности — до сих пор перед глазами. Не хочу никаких выводов делать, просто, по-моему, на сей раз нам с первым помощником повезло.

24 декабря

Мойва куда-то отошла, рассеялась по океану, и мы сделали двухсуточную перебежку во льды. Ну, наконец-то! Все считают, что началась вторая основная половина рейса.

Уловы здесь небольшие, по три-четыре тонны за траление, но мороки! Рыбу надо отсортировать, пошкерить, частично направить на филетирующие машины, а частично — сразу на заморозку. В уловах преобладает треска и в меньших количествах окунь, камбала, палтус, зубатка, макрорус… Выпускаем же мы филе, рыбу спецразделки, полуфабрикаты для консервов и для копчения, икру и печень трески, шкуры тресковые, рыбную муку, рыбий жир… Словом, масштабы небольшого плавучего рыбокомбината.

Веня-слон что-то захандрил. Взмолился, как золотая рыбка: надоело все, отпусти меня, рыбкин, наверх, к добытчикам. Вышел я с ним на палубу. Метет и морозище! А добытчики чинят трал голыми, красными, как вареные клешни омаров, руками. А я тебя, говорю, и не держу, иди… Посмотрел Веня-слон тоскливо вокруг, поежился, молча спустился назад в рыбцех.

А утром еле-еле растолкал его на вахту. В салоне (было около четырех, мы пили чай) он концерт закатил. Невыспавшийся, помятый, бил себя кулаком в грудь и причитал с подвыванием:

— И зачем я в море, дурак?! У-у-у, балда, балда, башку открутить некому! А все теща… змея! Подождал бы малость, устроился в ГАИ, гонял бы себе на мотоцикле, у-у-у-у… Ну, дожить бы! Слушай сюда, при всех говорю: все! Завязываю! Вот если вру — на часы! На, кому хошь, на спор. Сойдет бедный мальчик Веня на берег — только его и видели…

— Треплешься! — весело заметил Шурик Буряк. — Давай сюда часы. Считай, протюкал… — Тряхнул чубом, запел, любовно глядя на Веню: — «Ах, где мне взять такую те-е-е-ещу, чтобы купила «Жигули-и-и-и…»

Спустились в рыбцех. Веня-слон начал морозильную тележку перекатывать. Не проснулся еще до конца; огромный и печальный, вышагивает за ней, как за катафалком…

Филейной трески нынче мало, все больше мелкая. Шурик Буряк за хабаровский нож встал. Когда Шурик за нож становится, у меня настроение повышается. Спокоен я: он один десятерых рыбой завалит.

Приготовился Шурик. Резиновые перчатки у него по локоть натянуты, кепка лихо заломлена, из-под нее светлый чуб.

— Поехали!

Вжик! Вжик! Вжик! Шурик для разминки тресочку по одной штуке под нож пускает. Левой рукой не глядя рыбу к себе, а правой — под нож. Вжик! Вжик! Вжик!

Рыбьи головы по желобку вниз летят, на транспортер отходов, и дальше на муку. Обезглавленная рыба по верхнему транспортеру — к матросам.

— Шевелись! — Шурик матросам вызов бросает.

Улыбается, уверен в себе, подлец. Теперь треску он уже двумя руками к ножу подводит. Длинное: вжжжжжжи-ик! — и полдесятка обезглавленной рыбешки на транспортере. Вжжжжжжжжи-ик! — Шурик словно на пианино играет, трудный аккорд берет.

Ну как им, чертом, не залюбоваться! Напевает себе под нос: «Ах, где мне взять такую те-е-е-ещу…», дергается, как на шарнирах, время от времени точильный брусок к дисковому ножу прикладывает — искры летят…

— Шевелись!

Легко, играючи завалил транспортер. Над головой у него полочка, там пачка «Примы». Мимо проходит мукомол Дмитрич.

— Покурим! — кричит ему Шурик и показывает глазами на пачку.

— Покурим, сынок. — Дмитрич достает сигареты, раскуривает, сует Шурику в уголок рта.

Снова сгорбился Шурик: вжик! вжик! вжик!

Любуется мукомол:

— Сынок, ты женат?

— Что ты, Дмитрич!

— А у меня дочка есть, тебе ровесница.

— Да ну?! — реакция у Шурика, как у космонавта. — Отдай за меня, Дмитрич, родственниками будем.

Улыбается мукомол, доволен:

— За тебя отдал бы, ей-ей, парень ты видный, работящий…

— Точно, Дмитрич! Я из морей вылезать не буду… Да я для нее — веришь?

— Опоздал, сынок, — говорит Дмитрич, выплевывая сигарету, — замужем она у меня, дочка… Скоро другая подрастет, погоди.

…Хожу по цеху, присматриваюсь, кто как работает. На Гришку Ходикова стараюсь не смотреть. Он шкерит рыбу, словно вышивает гладью. Сделает надрез по брюшку и скоблит ножичком не спеша. Даже голову набок склонит, любуется своей ювелирной работой. Ругай его, не ругай — никаких сдвигов. Подошел, привычно пристыдил, показал; Гриня привычно непробиваем. Отправил его с глаз долой на расфасовку.

Вот Толик Чепиков ручное филе делает. Красиво работает. Плавники с палтуса, словно стружку, снимает. Одним экономным движением. А затем еще два движения — и две половинки филе готовы. Рядом с Толиком — Ванюшка Мороз. Толик его воспитывает:

— Ты думаешь, это рыба перед тобой, думаешь — филе? Не торопись. Вот, смотри: р-раз ножом — кружка пива, два — еще одна, три…

— …еще одна! — торопится Ванюшка.

— Правильно, молодец! — хвалит Толик. — Давай теперь вместе. Р-раз — Черное море… не отставай, у тебя — только на билет в один конец, два — пальмы, три…

— …ых! Девушки! — орет сообразительный Ванюшка.

1 января

Новый год оказался лучше, чем ожидал. Заштормило, не работали всю ночь. Организовали праздничный стол. В 18.00 подняли тост со всей страной (радисты Москву поймали, хотя и плоховато, но слышно куранты).

— Ну, дорогие мои, с Новым годом вас, с новым счастьем! — Алексей Иванович сказал.

Вроде ничего в его словах нету особенного, обычные слова, но так искренне, тепло у него прозвучало, как будто дома, свою семью поздравлял Алексей Иванович.

…Концерт. Уборщица и официантка славно пели. На «бис» выступил тралмастер Ларин («И окурки я за борт швырял в океан…»). Мукомол Дмитрич читал свои стихи. Хорошо читал, и стихи хорошие, не зря Дмитрич на филфак поступил (он потом всю ночь из каюты в каюту кочевал со своими стихами, стриг славу). По лотерее много всякой всячины разыгрывалось, но самые счастливые выигрыши — бутылка шампанского и транзисторный приемник «Спидола».

Утром три трала подряд по десять тонн чистой филейной трески. Может быть, пошла наконец, родимая?

Штормит. Свирепые январские морозы, и штормит без конца. Мы стараемся тралить на участках воды, свободных от тяжелых льдов. Но в таких местах, стоит пройти судну лагом час-другой, весь бак превращается в сплошной каток; на брашпиле, надстройках, фальшборте нависают глыбы льда. Опасно.