Ной Заржевский - Снежный поход

Около полуночи тракторист Евдокимов, бросив взгляд на манометр, увидел, что стрелка прибора стоит на нуле. Быстро остановив машину, он кинулся за Дудко. Прибежавший механик прислушался к работе мотора, осмотрел трубки, подающие масло, течи не обнаружил, подумал мгновение и крикнул: «Глуши!»

— Шпонку сорвало в шестерне масляного насоса, — определил Дудко.

— Серьезное дело, надолго задержимся? — спросил Абрамов.

— В заводских условиях — ничего серьезного. Здесь, конечно, дело сложнее, — ответил Козлов, — часа два, думаю, отнимет вся эта история.

«Два часа? Ну, это еще не так страшно», — подумал Абрамов и впервые за сутки пошел отдыхать в вагончик.

Спиртовой термометр показывал 60 градусов холода.

«Где тонко, там и рвется, — подумал Абрамов. — Просто удивительно. Эти аварии всегда возникают в самое неудобное время — ночью или в особенно сильный мороз. А сейчас — и ночь, и мороз. Попробуй ремонтировать в таких условиях».

— Пашенька, ты сейчас спать не будешь? — спросил он.

— Что вы, Евгений Ильич! Говорят, что с пятеркой неладно. Люди греться будут приходить. Горяченького захотят. Где ж тут спать? Я уж потом, как исправят.

— Тогда разбуди меня, пожалуйста, часа через два. А если раньше исправят трактор, то раньше буди.

В два часа ночи Абрамов узнал, что пятерка до сих пор не готова. Он оделся и вышел. Мороз сразу ожег дыхание и так опалил лицо, что заломило скулы. Начальник экспедиции вернулся и предупредил Пашу:

— Будут приходить люди — выдавай по 100 граммов спирта.

— А Евдокимову и Попову тоже давать? — Паша свято соблюдала приказ начальника экспедиции насчет этих трактористов.

— Им тоже, — разрешил Абрамов.

Он снова вышел. Мороз теперь показался не таким сильным, но почему-то знобило. «Не захворать бы! — подумал Абрамов. — Еще чего нехватает», — и пошел к ремонтируемой машине.

Тракторы остановились, как шли, развернутым фронтом, захватывая почти всю левую часть реки. Вздымалось вверх пламя семи костров, причудливыми светильниками озаряя машины. И казалось, что свисающие над обрывом ветви деревьев тянутся к этим неизвестно откуда попавшим сюда источникам тепла, к этим небольшим, пламенеющим внизу солнцам. Далекая круглая бледножелтая луна тянула слабую, едва видную дорожку по льду реки. Казалось, что и дорожка, и сама луна, и река, и заросшие лесом берега над нею — все это поддалося морозу, все закаменело, утратило жизнь. Только костры да люди, что собрались у тракторов, двигались, жили. Лаская металл, пробираясь все выше, метались красноватые языки пламени, вились в воздухе, рассыпаясь пышным веером и погасая, золотистые искры, бегали, пританцовывали, хлопали накрест руками, что-то делали у машины люди.

В толстых, теплых, но неуклюжих рукавицах было невозможно работать. Мелкие детали вываливались из рук, их нельзя было как следует ухватить, надеть на другую деталь, закрепить, навернуть. В узкие места мотора одетая в рукавицу рука не пролезала, и как это ни тяжело было, приходилось работать без рукавиц.

До похода в Якутск Дудко вообще казалось, что руки его не боятся мороза. Перчатки он носил, но мог обойтись и без них. Если замерзали руки, он брал горсть снега, сильно растирал кисти, а когда они начинали пылать, вытирал их насухо и снова мог долго работать без перчаток. Теперь пальцы деревенели моментально и с трудом сгибались. Гаечный ключ невозможно было держать: он жег, раскаленный морозом. Казалось, металл настолько сильно прилипает к руке, что если разжать кисть, ключ повиснет. И действительно, вместе с металлом, причиняя сильную боль, отрывались с ладоней и пальцев маленькие куски кожи.

Стиснув зубы, с перекошенным от напряжения лицом Дудко работал несколько минут, затем отрывал от руки инструмент и стремительно надевал рукавицы. Тогда начинал работать Складчиков.

В теплых варежках руки понемногу отходили, пальцы приобретали гибкость, и тогда особенно сильно начинали болеть израненные, ободранные ладони. А в это время Складчиков из последних сил делал еще несколько движений и уступал место Козлову. Так, сменяя друг друга, инженер и механики проводили ремонт.

Абрамов наблюдал эту сцену и словно сам испытывал физическую боль.

— Почему вам никто не помогает? — спросил он.

— Товарищи пробовали помочь, — ответил Козлов, — но получается дольше. И вообще… потом кое-что приходится переделывать, а тут и так некогда…

«Какое это счастье, — подумал Абрамов, — что в экспедиции участвуют эти опытные механики, заводские люди. Что бы мы делали без них в таком походе?»

— Послушайте, — вдруг сказал он. — Зачем же инструменту мерзнуть? Давайте бросим его в костер, пусть греется.

Козлов обернулся и поглядел на него с недоумением, но потом сказал: «Правильно»!

Гаечные и торцевые ключи, отвертки, плоскогубцы сунули в огонь по краям костра.

— Так! — сказал Абрамов, подождал немного, пока инструмент нагрелся, затем выхватил из огня нагретый ключ и быстро подал его Козлову: — Бери, Василий Сергеевич!

Ключ некоторое время хранил в себе тепло и согревал руку. Затем из костра выхватывали другой ключ и подавали взамен остывшего.

Работать стало легче, и хотя попрежнему деревенели от мороза руки, каждый работал значительно дольше.

Уже рассветало, когда, закончив ремонт, колонна двинулась в путь. Сзади, словно прощаясь с уходящими, колеблемое слабым ветром, махало красными широкими языками пламя семи костров.

Измученные, утомленные механики и инженер не решались идти на отдых: после длительной остановки тракторов нужно было особенно внимательно следить за машинами.

…Днем потеплело. Ослепительно сияло солнце, сверкал снег. Все надели задымленные очки.

Козлов и механики немного отдохнули по очереди. Болезненно ныли, горели поврежденные руки, но на душе, как и вокруг, было радостно и светло.

Кончался поход по Лене. Еще десяток-другой километров — и прощай, ледяная дорога! Тракторы шли быстро, без остановок, и многие участники похода уже с сожалением думали о том, что скоро закончится этот ровный путь без подъемов и спусков, без пней и завалов.

— Хорошо по реке идти! Только и заботушки — за машиной следи да нос не обморозь, — говорил Воронов своему сменщику.

— Да уж про что, про что, а про Лену плохого не скажешь, спасибо ей, — соглашался Пономарев, зажмурив глаза от удовольствия. — А уж красива, красива…

Метрах в пятистах впереди широкое русло Лены огромными ледяными рукавами расходилось в разные стороны, захватывая в свое сверкающее серебром кольцо высокий остров.

— Хо-ро-шо-о! — протянул Воронов, мотая головой.

Он собрался было рассказать, какая у него в селе красивая речушка течет, но внезапно смолк, приподнялся над сидением и, вглядываясь во что-то расширившимися глазами, быстро остановил трактор, спрыгнул с него и кинулся вперед.