Ной Заржевский - Снежный поход

В пяти шагах от машин чернела вода, местами скрытая тонким налетом льда. Воронов остановился возле полыньи, не веря глазам.

Он постепенно все больше холодел от ужаса, начиная понимать, чего избежал. Еще пять метров — и прямо с ходу ринулся бы трактор в холодные глубокие воды Лены. «Да, отделался легким испугом, можно сказать!» Воронов перевел дыхание. И вдруг новая мысль ударила, обожгла его: «А вдруг там, где остановился трактор, недостаточно толстый лед? Ведь это недалеко от полыньи? Что, если лед осядет под грузом тяжелой машины и трактор провалится?» В одно мгновение обычно медлительный, неуклюжий тракторист вскочил на трактор, осторожно дал задний ход и начал пятиться от полыньи, не спуская с нее глаз.

Тут подбежал к нему Дудко.

— В чем дело, что произошло?

— Вода там. Чуть не потопил трактор.

— Вода! — не поверил своим ушам Дудко. — Ты случаем, не выпил лишнего?

Воронов не успел ответить. Страшный треск ломающегося льда, будто сотнями орудийных выстрелов, заглушил рев моторов, оглушил трактористов, ошеломил их. Некоторые, подумав, что лед уже расходится и тракторы сейчас пойдут ко дну, соскочили с машин, кинулись было прочь, но моментально побороли страх и метнулись обратно к машинам.

— Рассредотачивайтесь! — кричал что было силы Козлов и, дополняя слова жестами, разводил руками в стороны.

Козлов словно не слышал треска, не видел длинных трещин, причудливыми изгибами разбегающихся по льду.

«Рассредотачивайтесь!» — в этом было сейчас единственное спасение, если вообще оно было.

Побледневшие трактористы впивались руками в рычаги, сдерживая желание резко рвануть, убраться поскорей с опасного места. Они медленно и плавно отводили машины назад, стараясь подальше отойти друг от друга.

Наконец стало тихо. Треск прекратился. Козлов только теперь заметил, что все еще стоит на сиденье одного из тракторов и требовательно разводит руками.

С ближнего уступа горы Абрамов подавал сигналы, указывая место выхода на берег.

Снова под ногами твердая почва. Здесь может случиться все, что угодно: можно застрять, поломать машины, наскочить на что-нибудь. Но провалиться под лед здесь нельзя.

Плотник Опанасенко сбрасывает доху, взбирается на самый верх высоко груженных саней и оттуда смотрит на удаляющуюся сизую ледяную гладь Лены.

— Ай, бисова душа, як воно трищало! — никак не может успокоиться плотник.

После перенесенного потрясения трактористы возбуждены и оживленно вспоминают пережитое.

— Пугнула нас Лена на прощание, — смеются люди. — Чтобы помнили лучше да в другой раз осторожней были.

Движутся без остановки мощные машины.

Чем ближе к Якутску, тем чаще встречаются селения. В одном из них, организованном в земледельческий колхоз, колонна делает остановку. Последнюю перед столицей.

К тракторам один за другим подходят жители наслега. Невиданные, громадные машины, впряженные в тяжелые сани, своим видом и мощным ревом моторов вызывают восхищение жителей.

Медленно, держась за плечо внучонка, опираясь на палку, к одной из машин подходит слепой старик. Некоторое время он молча, неподвижно стоит, прислушиваясь к шуму мотора, затем поднимает палку и опасливо водит ею по воздуху, пытаясь нащупать трактор. Конец палки упирается в корпус трактора, и старик начинает чувствовать, как дрожит преисполненное сдерживаемой силы непонятное чудовище, как яростно и сильно бьется его крепкое железное сердце. На миг старику становится страшно, он быстро отводит палку и делает шаг назад.

— Не бойся, дедушка, это хорошая машина — эта трактор! — звонко кричит внучонок. — Нам учитель в школе говорил о них и показывал снимки. Он рассказывал, что эти машины нам будут землю пахать.

— Глупый ты мальчишка, я вижу, — стараясь скрыть смущение, сердито говорит старик. — Что может испугать меня, старика, который уже прожил свою жизнь?

Воткнув палку в снег, протянув руки, старик смело ступает вперед, подходит к трактору и безбоязненно кладет руки на теплые соты радиатора машины.

— Горячая кровь у этого зверя, — радостно и смущенно улыбаясь, говорит старик. — На дворе такой сильный мороз, а у него такое теплое тело.

Высохшие пальцы старика медленно, словно перебирая струны, гладят чешую радиатора.

— Самого лучшего, самого жирного олешка мы зарезали для дорогих гостей, — говорит Абрамову председатель колхоза. — В наших избах уже накрывают столы для гостей.

— У нас мало времени, — извиняющимся тоном говорит начальник экспедиции, — мы очень спешим.

— Разве время идет скорей, если его проводить, стоя на улице? — шуткой отвечает председатель колхоза. — Пускай одни будут около машин, а другие посидят у нас в избах. И всех надо покормить. Разве машины не будут лучше идти, если люди поедят горячего и вкусного мяса?

«Умный мужик», — подумал Абрамов и согласился с председателем.

В этом наслеге юрты перемежались с недавно отстроенными рублеными деревянными домами. В одном из таких домов жил и Гоголев — председатель колхоза. В комнатах было чисто, приятно, белел свежевымытый досчатый пол.

— Как это у вас в колхозе юрты и дома рядом уживаются? — поинтересовался Абрамов.

— Поселкование! Три поселка слились. А поселки-то были далеко друг от друга. Тем, кто сюда приехал, дома построили.

— И всем построим, — добавил председатель колхоза, поглядывая на входящих жителей наслега, те пришли послушать беседу с гостями, услышать новости. — Всем построим, только не сразу. Много работы нужно. Люди сотни лет по-старому жили. Теперь будем жить по-новому. Будут люди жить в хороших домах. Так хочет наше правительство, которое беспокоится о счастье народа.

В комнату, осторожно перешагнув порог, вошел тот старик, что ощупывал трактор, а с ним другой — еще более старый и хилый.

Старики сели на придвинутые им табуретки, по привычке подтянули мягкие, без каблуков самодельные ичиги, перетянутые в подъеме ремешками, и, вынув кисеты, начали не спеша набивать трубки.

«Поселкование! — думал Абрамов. — Какое большое это дело!»

Пройдя тысячи с лишним километров по необъятным пространствам Якутии, Абрамов теперь ясно представлял себе все значение начатого правительством и коммунистической партией Якутии поселкования.

Сотни лет якуты жили разобщенно. Крохотные поселки — по одному, по два, редко по три хозяйства в каждом — отделялись друг от друга десятками, подчас сотнями километров. Да тут еще тайга, реки, болота, горы, весь этот суровый климат, бездорожье…

Так было выгодно царскому правительству и местным тойонам. Так было легче грабить и обманывать население, держать его в рабстве и повиновении. Так тяжелей было сговориться людям, начать общую борьбу за свободу.