Ной Заржевский - Снежный поход

Но с этим не могла мириться советская власть. Освобожденные люди хотели настоящей, полноценной жизни: хороших домов, яслей, клубов, школ, электростанций, тракторов и колхозов. А для этого надо было объединить разрозненные хозяйства в крупные селения.

— Сумерки сгущаются быстро, время зажигать свет, — говорит председатель колхоза, поднимается и с видимым удовольствием щелкает выключателем. Под потолком вспыхивает электрическая лампочка.

— Вот тебе на! — удивленно восклицает Абрамов. — Какой же я ненаблюдательный, у вас даже электрический свет проведен, а я не заметил.

Жители поселка молча сидят, курят и нисколько не реагируют ни на удивление Абрамова, ни на свет электрической лампочки. Они привыкли к этому свету, он уже больше года перестал удивлять людей, прочно вошел в их новый быт.

— Лампочка Ильича, — с гордостью говорит хозяин дома, — колхоз свой небольшой электрический двигатель имеет.

Один из стариков тяжело закашлялся и провел рукой по лицу, словно успокаивая утомленные движением веки.

— Скажи мне, — обращается старик к Абрамову, — ты Москву видал?

— Да, я жил в Москве, — отвечает Абрамов.

Старик не то одобрительно, не то сокрушенно качает головой.

— У меня дочка там сейчас учится, — медленно говорит он — Люди говорят, что она умная, хорошо все понимает. Почему бы и нет? Сейчас много якутов учится. А что я знал в молодые годы? Я знал, что такое лиственница, как бить белку в глаз, чтоб не испортить шкурку, как пасти оленей, знал, как мерзнуть и голодать. Я всю свою жизнь мучился, а нищета никому не дает здоровья. Целые наслеги вымирали от чахотки и других болезней. Я ослеп и многие ослепли — никого не жалела трахома. И никто не хотел нам помочь. Шаманы и попы наживались на наших болезнях. Так было, а теперь в соседнем наслеге есть больница, и недавно, когда я заболел, ко мне приехал доктор. Спасибо ему. Теперь уж никто не ослепнет, но разве можно человеку вернуть глаза…

Старик горестно покачал головой.

— Моя дочь в Москве, видит Москву и учится в институте, а я не знаю, что такое наша деревня. Говорят, что горит электрический свет. Я прислушивался у себя дома. В этой лампочке что-то тихо трещит, или мне только кажется. Я прижмусь к ней — тепло, но не жжет. Она круглая и висит на тонкой веревке. У нас в колхозе теперь есть хата-читальня. Там собираются юноши и девушки. Они читают книги и поют песни. Я прихожу туда, Сажусь и слушаю. Если попрошу кого-нибудь, то мне читают книгу. Я много узнал теперь. Раньше мы не умели читать…

Тихо, стараясь не мешать беседе, в комнату входит жена хозяина дома, вносит и ставит на стол сочное, вкусно пахнущее вареное мясо.

Председатель терпеливо ждет, пока старик кончит говорить, а затем радушно приглашает всех к столу.

— Может быть, вкусное мясо развеет у дорогих гостей тяжелое впечатление от наших воспоминаний. А, может быть, кто нибудь порадует гостей, расскажет о нашей сегодняшней хорошей жизни, — приветливо говорит председатель колхоза.

У Ивана Михайловича удлиненный разрез спокойных улыбающихся глаз и черные, как смоль, гладкие волосы с пробором посередине.

Абрамову все больше и больше нравится этот плотный, энергичный человек, радушный хозяин и, судя по всему, культурный, хороший организатор новой жизни. Абрамову очень хочется подробней познакомиться с жизнью этого человека, но сейчас, при всех спрашивать неудобно. Ноздри щекочет поднимающийся от мяса теплый пар. Все сосредоточенно и мерно жуют, быстрыми и ловкими движениями отсекая ножами у самого рта куски мяса.

— Ешьте, дорогие гости, — кивая головой в сторону тарелок, говорит хозяин и вдруг лукаво щурит в улыбке глаза.

— Ты помнишь, Николай Петрович, нашу старую поговорку «Человек осенью смеется, а весной облизывается», а? Теперь у нас всегда еды вдоволь и мы всегда можем кушать, а не облизываться, вспоминая о том, что ели осенью.

Один из стариков, к которому обратился председатель, кивком головы подтверждает, что помнит.

Председатель несколько задумчиво говорит:

— Раньше, я знаю, нашу Якутию называли краем «дремлющих богатств». Уже давно всему миру были известны неисчислимые богатства нашего родного края. Где больше лесов, чем в Якутии? Нигде! Где столько ценной пушнины? Мир обойди — не найдешь. А какие запасы золота, угля, железа и олова у нас!

«Смолы, пьезо-кварца.. » — хотел было добавить Абрамов, но сдержался.

Гоголев говорил, словно песню пел, прославляя свою родную Якутию.

— Да… мы, большевики, теперь разбудили эти богатства, — с гордостью сказал он, выпрямился и расправил плечи.

— Да, край дремлющих богатств скоро будет цветущим краем. В этом порукой мы с вами, друзья, — обратился Гоголев к своим односельчанам, — в этом порукой советская власть, Советский Союз, Россия.

— Россия… — несколько мечтательно повторил Гоголев и посмотрел на Абрамова. — Давно я в ней не был — соскучился.

— Вы жили в России? — быстро спросил Абрамов, радуясь возможности узнать побольше о председателе колхоза.

— Да, учился, — коротко ответил Гоголев. — На высших партийных курсах. Но это было давно, и, признаюсь, уже соскучился по ней.

— Я в России не был, — проговорил один из молчавших до сих пор колхозников. — Но лучших ее людей знаю.

Якут сказал эти несколько слов и снова умолк.

— Кого ж это вы видели? — поинтересовался Козлов.

— О, Якимову повезло, как немногим, — ответил Гоголев за колхозника. — Он знал таких людей, как Емельян Ярославский, Григорий Иванович Петровский, Серго Орджоникидзе. Их сюда царь упрятал в ссылку незадолго до Великого Октября, а они нам, якутам, помогли свергнуть местную царскую власть. Многих лучших людей России видела на своем веку Якутия, — задумавшись, продолжал Гоголев. — Декабристы Бестужев-Марлинский, Муравьев-Апостол, Чижов; великий философ и писатель Чернышевский, писатель Короленко, многие руководители нашей большевистской партии побывали в ссылке в Якутии, подарили часть своего разума и чистого горячего сердца якутскому народу. Единственное хорошее, что царь, сам того не желая, сделал якутам.

Абрамов слушает Гоголева, рассказы колхозников, сам отвечает на их вопросы. На душе у него горечь рассказов о прошлом, на лице задумчивое, несколько грустное выражение.

Да, тяжела история якутского народа! Сколько погибло безвозвратно сил в этом суровом и прекрасном краю! Сколько было страданий! Но зато как хорошо после всего прошедшего настоящее, как прекрасно будущее этих строящих новую жизнь людей.

…Чем ближе колонна подходила к Якутску, тем реже встречались леса. Редкий кустарник, однообразная открытая местность, равнина, небольшие холмы, слепящий снег.