Владимир Рудим - Золото Севера

Сегодня Кочева тоже уходит в дальний маршрут на четыре дня. Уже почти все готово, Циля навьючена, но Ираида и не спешит проверять. Она лежит на надувной лодке и смотрит в небо. Солнце ей не мешает: оно только-только взошло. Глаза широко открыты, по карим зрачкам, по голубеющим белкам плывут облака.

— Честно говоря, мне чертовски надоело быть мужиком. Все делай либо сама, либо проверяй, потому что где-нибудь обязательно будет неладно. А с Суховым я чувствую себя спокойно: он все сделает, на него можно положиться. Продираясь с ним сквозь тайгу, я не сверяюсь с компасом — Сухов ведет точно, не собьется. И я экономлю силы. А схватываемся мы с ним лишь тогда, когда дело доходит до теории, выводов. Ну, да это особое. Пока же я благодарна ему — он дает мне почувствовать, что я женщина, существо сла-а-абое, — улыбнулась Ираида как-то по-детски, виновато и мило.

Потом снова заговорила:

— Ну и кроме практической стороны, есть еще одна черта, которую я ценю в Степане: он регулярно бреется при любых обстоятельствах, даже в маршрут берет механическую бритву.

Кочева поднялась, подошла к лошади. Сухов похлопал Цилю по боку:

— Вынослива кобылка, и характер золотой. Когда я с нею, силы удваиваются, чувствую: что-то добавляется ко мне.

— Конечно, — сказала Ираида. — Без нее вы просто Сухов, а с нею — Сухово-Кобылин.

Кочева и Сухов ушли. Они перевалили сопку, помахали нам на прощанье.

Семен Пальченко даже на охоту всегда брал лоток и где только можно «мыл золотишко». Мыл, конечно, на авось: «А вдруг пофартит? Премией наградят, деньгу большую зашибу». Над ним посмеивались.

— Переливаешь из пустого в порожнее, — говорил ему Владик Ловинкин. — Если уж мыть, то там, где укажут Кочева и Сухов. Они в этом деле кое-что соображают. Тут нужны две вещи: наука и нюх. А у тебя что?

— Нюх.

Ручей Ласковый особенно привлек Семена, он ходил туда трижды. Что-то намыл и держал в платочке, в кармане. На четвертый раз неожиданно там его встретил за мытьем Юра, бродивший с малопулькой.

— Есть золото, Семен? — спросил Юра.

— Даже не пахнет, одна маета. Давай лучше вместе охотиться.

Когда отошли от ручья, Семен сказал:

— Слышь, Юрка, ты все же про это место помалкивай. Надо помыть еще разок-другой.

— А зачем скрывать? Ты ведь не частник-старатель.

— Верно. Все, что найдем, — общее, то есть нашей геологической партии. Только ты пока помалкивай.

На следующий день он подозвал Юру.

— Вижу я, ты, окромя кедровок, ничего не можешь стрелять. Так из тебя не получится путящий охотник. Пойдем со мной на оленя.

У Юры загорелись глаза.

— В самом деле?

— Верно. Про ручей не проболтался?

Пальченко знал место, где наверняка можно встретить оленя. На широком ручье, текущем в Омолон, была береговая наледь, не таявшая даже летом. В ее прохладе олени спасались от оводов и гнуса.

Сюда и пришли на рассвете Семен и Юра. Спрятались в кустах, приготовили ружья.

Ожидание длилось долго. У Юры ноги затекли.

— Я похожу, разомнусь.

— Нельзя. Терпи, Может, в это самое время зверь заявится, — прошипел Семен.

В полдень, в самую жару на наледь осторожно вышел олень. Он постоял несколько секунд, осматриваясь по сторонам. Семен и Юра подняли ружья. Поздно! Прыжок, и нет оленя.

— Пойдем обратно, — предложил Юра.

— Еще часок покараулим.

Вскоре показался второй олень. Он тяжело дышал, мотал головой, подергивал шкурой.

Одновременно грянули два выстрела. Олень рванулся и упал.

— Готов! — обрадовался Семен. — Молодец, Юрка, не промазал. Теперь пойдем на базу за подмогой. Вдвоем не дотащить.

Возле базы Семен сказал:

— Трофей у тебя богатый, похвастаться не грех. Только вот про что я сейчас подумал: может, сказать, что убил я?

— Почему?

— Такое, видишь ли, дело: оленей бить запрещено. За это три года дают. Нет, не три, а пять. Точно, пять. Ну, я как-нибудь вывернусь из этой истории, а ты можешь того, погореть… — Пальченко помолчал. — А то как хочешь: скажем, что твой зверь. Ну?

Юра покрылся испариной от неожиданности.

— Не бойся, не выдам. — Семен обнял парня за плечи.

Степан Донатыч, услышав об олене, покачал головой:

— Ведь оленя бить нельзя.

— Кто узнает? Тайга! — ответил Семен. — Да и мясо у нас кончается. Вот и в самый раз наша добыча.

Оленя притащили в лагерь. Принялись разделывать тушу. Работа нашлась всем: коптили, солили, делали колбасы.

Семен был доволен: теперь Юрка у него на «крючке», про «золотой ручей» не проговорится. Юра очень переживал. Первый раз в жизни его душу придавила такая тяжесть. «Оленя убил. И молчать надо. Ведь если бы сказал — легче было бы. Пусть даже накажут — все равно легче».

Появилась Кочева. Осунувшаяся. Лыжные брюки изодраны и в двух местах скреплены булавками. Сухов молча протянул ей миску с жареным мясом. Обрадовалась:

— Свежее мясо? Кто же постарался?

— Моя работа, — ответил Семен.

Кочева откусила кусочек, прожевала и сразу поняла: оленина. Ее глаза вспыхнули гневом:

— Зачем ты убил оленя? Негодяй!

Юра сидел как на горячих углях, не сводя глаз с Ираиды Александровны.

Слава ткнул друга кулаком в бок, и Юра обрел дар речи:

— Ираида Александровна, это я олешку… того… застрелил.

Семен встрепенулся, оттеснил Юру: лезешь куда не следует. «Тут что-то не так», — подумала Кочева. Она засыпала всех вопросами, узнала, что стреляли оба, что олень был убит одной пулей в ухо. «Метко. Так может только Семен. Но зачем было ему запутывать в историю Юркого? Тут что-то есть», — пронеслось в голове Кочевой. И не давая Юре опомниться, она вырвала у него признание о неожиданной встрече с Семеном у ручья, о промывке золота.

— Ясно, — вздохнула Кочева. — За оленя ответит Семен, а ты, Юркий, уже наказан за то, что…

— Лопух, — закончил Слава.

Кочева повернулась к Семену:

— Что намыл? Выкладывай!

Семен вытащил из кармана грязный платок, развернул его и достал пакетик.

Все подвинулись к Кочевой, которая растирала на ладони содержимое пакетика.

— Золота здесь нет. Это пирит. — Повернулась к Семену. — Можешь продолжать промывку. Разрешаю.

Сегодня Кочева собиралась в обычный поход, но вела себя как-то странно: отозвала в сторонку завхоза, переговорила с ним о чем-то, потом кликнула Славу, таинственно вручила ему какую-то бумажку и зашептала что-то на ухо. Слава улыбнулся и утвердительно кивнул головой: «Конечно, сделаю». Я попытался расспросить Славу, но ничего не добился.

— Пока что секрет, — ответил он. — Через два дня узнаете.

Ничего не оставалось, как ждать.

Прошло два дня. Что же произойдет сегодня?

На рассвете Владик надул резиновую лодку и отправился за образцами пород вдоль береговых обнажений. Правый берег был особенно величествен: он почти отвесно поднимался на десятки метров над водой, каменномогучий и неприступный, с причудливейшими складками, белыми, розовыми, желтыми, коричневыми жилами кварца и кальцита, с одинокими, непонятно как зацепившимися на орлиной высоте лиственницами.