Владимир Рудим - Золото Севера

За работой быстро летело время. Первые бревна начали тесать и пилить, когда еще лежал снег, потом щепки и опилки сыпались на густое зеленое разнотравье. Не успели оглянуться — пришло позднее северное лето. Наглядевшись в зеркало половодья, затрепетали на ветру беспокойной листвой ольха, береза, тополь; молчавшая долгую зиму тайга заговорила птичьими голосами — чистыми предрассветными, звонкими дневными, загадочными вечерними, тревожными ночными.

Омолон стал неузнаваем: попугав людей и зверей своей ширью, сник, стал мелеть, открыв хаотическое переплетение проток, отмелей, кос, островков, на которых валялись деревья как после гигантской сечи.

На базе самой большой заботой и огорчением, особенно для Мыколы Карповича, были лошади. Весной привели трех лошадей. С лошадьми можно уходить в маршруты хоть на целый месяц. Но две лошади оказались почти дикими, они никогда не ходили с вьюками а прости гуляли в стаде. Их так и называли — Дикая-рыжая и Дикая-белая. Третью, послушную, тоже рыжую, кобылу окрестили Цивилизованной.

— Ты знаеш, шо такэ кони? — спросил Мыкола Карпович Жору.

— Как не знать! Только я имел дело с нормальными лошадьми, а это какие-то психи!

Мыкола Карпович умел обращаться с лошадьми… Но одному, конечно, не справиться с норовистым животным, нужна помощь. И чтобы долго не уговаривать напарника, завхоз тронул его чувствительную струну, назвал Жоржем:

— Слухай, Жорж, допомогай, бо одного мэнэ кони нэ послухають.

Первая попытка набросить седло на белую дикарку окончилась плохо: лошадь рванулась, сбила с ног завхоза, убежала в тайгу и долго не хотела выбираться из зарослей.

— Ну, чортяка, — ругался Мыкола Карпович, — выходь за лису, — упрашивал он, заставляя хохотать Жору.

Пришлось белую оставить в покое. Принялись за вторую, рыжую. С величайшими осторожностями привязали лошадь к дереву. Жора угощал ее сахаром, а сзади подкрадывался с седлом завхоз. И в тот самый момент, когда седло готово было опуститься на спину, лошадь бросилась в сторону.

Начали все сызнова. Второй «сеанс» закончился тем, что рыжая разорвала веревку и тоже убежала. Махнули на лошадей рукой. Три дня о лошадях не вспоминали, на четвертый они сами напомнили о себе. Вернее, напомнила белая. Она попалась на… воровстве. Просунув голову в дверь палатки, сожрала хлеб, лежавший на столе. Мыкола Карпович негодовал:

— Робыть нэ робыш, та ще й крадэш! Ось я тоби!

И он приступил к исполнению нового плана.

Нашли два рядом растущих дерева, завели между ними «воровку» и, усыпив ее бдительность сахаром, крепко привязали. Теперь завхозу удалось набросить седло. Лошадь рванулась, но деревья и веревки крепко ее удерживали. Дикая-белая задрожала и затихла, сдалась. Укротили и рыжую. Но когда Жора попытался было сесть на нее, он вмиг очутился на земле. Лишь недели через две лошади привыкли к вьюкам. Пока Мыкола Карпович и Жора строили и возились с лошадьми, они меньше страдали от комаров. Но когда последняя ялынка была прибита, внимание переключилось на комаров. Особенно доставалось завхозу. Он бил ладонями по лицу, шее и наконец не выдерживал, разрывал рубаху на груди и кричал:

— Пыйтэ мою кров, прокляти!

Призыв, конечно, был моментально услышан. Мыкола Карпович поспешно бежал к дымокуру.

На ночь, забравшись в палатку, тщательно заделывали все щели. Но избавление было недолгим, неизвестно как комары все же проникали в палатку.

Раздавались звонкие шлепки, на комаров сыпались проклятия.

— Ты на кого же бросаешься, черт таежный, на самого Жоржа Рылу?! — восклицал Жора. Он любил, чтобы его называли Жоржем. Но так как это бывало очень редко, Жора сам себе доставлял удовольствие. Он то и дело произносил:

— Жорж, пойдем на охоту.

— Жорж, куда ты девал ведро?

— Редкое у меня имя, — говорил он. — Сколько есть известных людей с таким именем? Раз-два, и обчелся. Вот есть в Армавире Жорж Козлов, директор подсобного хозяйства, да еще в Певеке начальник поисковой партии — тоже Жорж. Их два да я третий.

— А про Жоржа Бизе ты нэ чув? — спрашивает Мыкола Карпович.

— А в какой он партии работает?

— Жорж Бизе — французский композитор.

— Ну он будет четвертым, принимаю в свою компанию.

…Как-то с реки донесся выстрел, потом второй. Кто бы там мог быть? Двинулись на звук, но никого не обнаружили. Собрались было возвращаться и тогда увидели баржу. Оказывается, она еще осенью прошлого года села на мель и зазимовала.. Весной сюда добрались два матроса. Половодье сняло баржу с мели, и теперь матросы ждали пароход. А пока что скучали да охотились. Сегодня тоже вышли на охоту и, к своему удивлению, встретили… белого медведя.

— На такие байки и мы мастера, — отрезал Жора.

— Ну, если сомневаетесь, посмотрите на эту «байку» в натуре, вон она лежит, — указал матрос на берег.

Действительно, там лежал убитый белый медведь.

— Ну и ну! — удивился Жора. — Как же косолапый затесался сюда, в тайгу?

— Самим интересно бы узнать, да не у кого.

Белый медведь долго оставался загадкой. Лишь через месяц Жора случайно узнал, в чем дело. Но об этом — позднее.

«Базовики» часто навещали «баржевиков». Скоро заскучал Мыкола Карпович. Да и Жоре было не очень весело. Он нарисовал на картонке календарь и каждый миновавший день отмечал крестиком. При этом качал головой:

— Ох, еще не скоро наши прибудут, еще ждать и ждать!

Мыкола Карпович весь день ходил сонным, так как раз десять принимался всхрапнуть, но комары поднимали его.

Однажды вечером на берегу возле базы раздался выстрел.

— Шо воно такэ? — удивленно спросил завхоз.

Побежали на обрыв и увидели лодку, в которой сидели двое. Удивление сменилось радостью: прибыли Степан Донатыч Сухов и Семен Пальченко.

Оказывается, их прислала сюда Кочева, разделив свою партию на две части. Она с Владиком, Юрой и Славой будет продолжать работу, сплавляясь постепенно вниз, а Сухов должен добраться до базы и начать дальние маршруты с лошадьми: район вокруг базы был особенно обширным и трудным. Кочева дала Сухову «Ауцеллу», и он поплыл вдвоем с Семеном. Одного Сухова Кочева не пускала.

— А если с вами что-нибудь случится? (Она поплевала через плечо.) Кто-нибудь-да доберется либо до базы, либо сюда, ко мне. В общем, так я буду спокойней.

Три дня Сухов готовился к маршруту, испытывал лошадей с вьюками.

Лошадей «представил» геологу Мыкола Карпович, рассказал-об укрощении, сильно сгустил краски, явно напрашиваясь на комплименты.

— Не, вы скажить Степан Донатыч, хиба цэ нэ цырк був?

— Молодцы. Будь я начальником партии, объявил бы благодарность. В общем, все хорошо, кроме одного: у этой рыжей очень уж длинное имя: Ци-ви-ли-зо-ван-ная! Задохнешься, пока выговоришь. Сократим. Вот: Циля!