Марк Кабаков - Битый лед

Всего в тысяче метров от берега едва покачивается на мелкой зыби «Володя Щербацевич». Кондиционеры неслышно разносят по каютам теплый воздух, голубовато сияют лампы дневного света… В машине механик Шипицын записывает в журнал показания тензометрических датчиков. А мы разгружаем понтоны и тащим грузы на берегу точно так же, как делали это во времена Никиты Никифоровича Ляха. Тут не хочешь, а задумаешься. Ну вот хотя бы о таком: почему нельзя построить на берегу емкость и перекачивать в нее соляр прямо со «снабженца»? Дорого? Фиолетовые разводья на воде обходятся дороже… А средства малой механизации, а стационарные сходни вместо шатких досок — это тоже дорого?

Мы изучили инструкции по технике безопасности, расписались в журнале что знаем, ознакомлены…

Но случись что — не спасет никакой журнал. Отвечать будет капитан. И тогда я понял, почему хмурился Петр Петрович в преддверии самовыгруза. Кроме досок и журнала он ничем не располагал.

Как ни торопился капитан, а ветер все-таки нас догнал. Задуло не на шутку. Правда, по-настоящему не качало, мы все-таки были на мелководье, но работы пришлось приостановить.

Бригада двинулась на станцию, а мы с трактористом Федором — бродить по косе. На ней все же кое-что росло. Ярко-зеленый лишайник стлался по камням, отполированным пургою, на кочках качали желтыми головками полярные маки, а в одном месте мы набрели на целое стадо опят.

Федор неожиданно оказался человеком, тонко чувствующим красоту. Мы говорили о волшебстве островов, о первозданности всего, что нас окружало.

Обстановка располагала к откровенности, и Федор рассказал, что до работы в пароходстве он был рыбаком, ходил на СРТ. Приглянулась ему в Мурманске одна женщина, уже все у них было обговорено насчет свадьбы. «И вот прихожу я как-то с рейса, легли спать, а ночью стук в окно. Она вскакивает и спросонья спрашивает: «Это ты, Вадик?!» С тех пор все… А какой она мне казалась!» Я не стал расспрашивать Федора, когда это было. Ему далеко за 30, а он все еще не женат.

Сколько таких исповедей довелось мне услышать за долгие годы морских скитаний! Многим проверяет море человека, и самое тяжкое испытание — разлука.

На Кигиляхе зимовало семь человек.

На камбузе хозяйничала краснощекая молодуха, жена механика. В кают-компании двое парней гоняли по бильярдному сукну рябые от оспин шары. Здесь же были сосредоточены средства массовой информации: радиоприемник, киноаппарат.

Библиотека занимала большую узкую комнату без окон. От пола до самого потолка высились полки, тускло блестели в неярком свете лампочки разноцветные переплеты. Чего здесь только не было! Собрания сочинений чуть ли не всех отечественных классиков, энциклопедия двух или трех изданий, зачитанные до дыр томики «Библиотеки военных приключений», пособия по радиотехнике и даже по садоводству. Три тысячи книг насчитывала библиотека! И это не считая пухлых груд толстых журналов. Их выписывал почти каждый полярник, и год за годом они оседали на Кигиляхе..

Пожалуй, только количеством книг на душу населения и отличался Кигилях от других станций. Все остальное приблизительно совпадало: радиорубка, дизельная, склад. И даже лохматые псы, дружелюбно помахивавшие пушистыми хвостами, очень смахивали на своих диксонских собратьев.

Чем же занималась полярная станция?

Константин Иванович закурил и не спеша стал рассказывать. Говорил он очень правильным, «городским» языком, умело вставляя речения, безошибочно выдающие москвича или ленинградца. Вот что мы узнали.

Сотрудники ведут систематические метеонаблюдения. Эти наблюдения передаются в Тикси, на радиоцентр, там они перфорируются, набиваются на ленту и в таком виде идут дальше, на материк, где обрабатываются электронно-вычислительными машинами.

Станция обслуживает радиомаяк «Кигилях» и дает оперативную информацию летчикам о состоянии погоды в проливе Дмитрия Лаптева. Станция ведет регулярные гидрологические наблюдения: замеряется уровень воды в проливе Дмитрия Лаптева. Эти наблюдения крайне важны для прогнозирования уровня воды в дельтах сибирских рек.

В комнатах было тепло, ветер разогнал облака, и за окном голубело отстиранное дочиста небесное полотно. С камбуза тянуло щами. А я представил себе раздирающий уши вой пурги в непроглядной темени и как жена Константина Ивановича, Тамара Проценко, идет сквозь эту бешеную круговерть снимать замеры, «крайне важные для прогнозирования уровня воды в дельтах сибирских рек». Фонарик пляшет в руке, деления на линейке, уходящей в клокочущую глубину, еле различимы. Один неосторожный шаг — и не выбраться из ревущей бездны. Мне стало как-то не по себе.

Проценко как будто угадал мои мысли:

— Я стараюсь ходить на промеры сам, да не всегда удается…

Получалось, что к замерам и передаче их данных на материк и сводилась работа полярной станции. Замеры различались по степени трудности и сложности, но суть их от этого не менялась. Ради замеров на угрюмой косе из года в год жили: начальник станции, два метеоролога, два радиста, механик, повар.

Я вспоминаю разговор на борту атомохода. Мои собеседники оказались и правы и неправы. Неправы, мне думается, в том, что зимовщики вовсе не живут вольготной жизнью. Им достается — и зимою и летом. Вот и сейчас, прямо перед входом в дом, лежали на брезенте узлы разобранного генератора, рядом с дизельной выстроились в ряд промасленные поршни. Я видел руки механика Гусака. Соляр и тавот пропитали их не в переносном, а в буквальном смысле этого слова.

Другое дело, что жизнь зимовщиков лишена множества городских «стрессов». Но ведь иной раз и преимущество может обернуться недостатком.

А вот в чем они оказались правы, так это в том, что уже приспела пора переходить на станции-автоматы. На Большую землю передается информация куда более сложная: со спутников, с Луны, с Марса наконец!

Во всех случаях жизни периодический осмотр станций-автоматов потребует значительно меньших средств, чем содержание постоянного персонала. Я уже не говорю о необратимых интеллектуальных потерях. Далеко не для каждого человека проходят бесследно шесть, восемь, а то и пятнадцать лет зимовки.

Впрочем, Проценко считал, что время автоматических полярных станций еще не приспело. Более того. Я сказал ему, что, наверное, неплохо сократить договорный срок, скажем, с двух лет до одного года? И чтобы зимовщики ездили в отпуск ежегодно?

И с этим Константин Иванович не был согласен.

— Если часто менять зимовщиков, то с кадрами будет еще труднее. И так нелегко набрать стоящих людей. Да кроме того, разве за год из городского человека сделаешь зимовщика? Он ведь только к концу года будет знать, где лежит молоток, где гвозди, как и что надо починить…