Марк Кабаков - Битый лед

Я только успел раздеться, как прибегает вахтенный:

— С «Камчатки» передали: они через 40 минут снимаются на Певек!

Бегу на «Камчатку». Оказывается, кран на складе Вторчермета починили. Зато сломалась машина, которая из пустых бочек делает металлолом. Капитан плюнул и решил дальнейших поломок не ждать. На этот раз отсутствие централизации идет мне на пользу. У Стрелкова такого не было бы.

Со «Щетининым» я так и не успел проститься. По случаю первого дня стоянки пароход как будто вымер.

Просыпаюсь поздно и первым делом гляжу в иллюминатор. Что за черт! Мы до сих пор стоим в баре Колымы. Серые, под стать небу, волны раскачивают баржи и лихтера. Стекло и то в оспинках брызг. На мостике вахтенный штурман объясняет мне, что не можем высадить лоцмана, погода не позволяет. Ждем час, второй. Наконец с подветренного борта к нам пробивается катер, и лоцман, демонстрируя подлинное цирковое мастерство, прыгает со штормтрапа на скачущую палубу.

Капитан переводит ручку телеграфа на «самый полный», «Камчатка» набирает скорость, и уже к обеду ее белые скулы раздвигают холодную воду Восточно-Сибирского моря.

…Мне наносит визит дружбы Борис Михайлович Сахнов, старпом, человек, как мне кажется, незаурядный. Пришел поговорить со мной о тайнах писательского ремесла.

— Я сотрудничаю в «Дальневосточном моряке», пишу рассказы, задумал повесть.

Растолковываю, что поделиться мне особенно нечем. Я ведь не так давно был таким же, как он…

Борис Николаевич, которого я уже через полчаса зову попросту Боря, нисколько не обескуражен. Мой пример только лишнее доказательство того, что писать дело нехитрое…

Судно слегка покачивает. Море 3 балла. Ветер восточный, в корму. «Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет». Кораблик в общем-то не новый, из «Повенцов». На морском флоте суда одного проекта называют по имени головного корабля. «Повенцы» — старшие братья «Володи Щербацевича» и появились на свет божий в Ростоке в шестидесятых годах.

За рулем длиннющий, худой матрос. В форпике такой же верзила делает «сплесень» — сращивает пеньковый трос. Спускаюсь по трапу, навстречу вырастает фигура в комбинезоне, головой под потолок. «Камчатка» — судно Тихоокеанского морского пароходства. Может быть, они все там такие?!

И только взяв в руки судовую роль, я сообразил: да это же пресловутая акселерация! Меня окружала зеленая молодежь, а я впопыхах этого и не заметил.

Капитану было тридцать, штурманам и механикам — того меньше. Я стал допытываться, в чем тут дело.

Говорили разное: и что такова была метода бывшего начальника пароходства — выдвигать молодых, и что не хватает людей, потому что во Владивостоке квартиру приходится ждать десять лет и моряки списываются на берег — там быстрее получишь…

О моряцком жилье разговор особый, и я еще к нему вернусь. Мне все-таки показалось, что ближе к истине был начальник рации. Черный как смоль, в рубашке немыслимой расцветки и «фирменных» джинсах, Саша Гончаренко являл собою образец моряка загранплавания и о «Фриско», равно как и о Гонконге, говорил с непринужденностью аборигена.

— Для того чтобы видеть все, что я видел, надо сначала на «Повенцах» повтыкать. За навигацию сделать два рейса в Арктику — это не мед, я вам честно скажу. Вы знаете, что такое идти во льдах?! — Голос Гончаренко стал грозным. Я поспешил заверить, что знаю.

— Вот то-то и оно. Поэтому молодежь сначала посылают на такие суда, как «Камчатка», и, если себя проявил, пожалуйста: контейнеровоз в твоем распоряжении.

Мне оставалось пожалеть о безнадежно потерянном времени. Контейнеровоз я уже получить не мог. Даже самый завалящий.

Утром мы пришли в Певек.

Певек — самый большой город в Советской Арктике.

Полагаю, что такое начало далеко от оригинальности, но как сказать по-иному, если прямо из бухты вырастают многоэтажные дома и это разноцветное многоэтажие протянулось на целый километр? Горы полузакрыты туманом, и от этого дома кажутся еще выше. Встреча с незнакомым городом волнует, как свидание с незнакомой женщиной. Хороша ли она? Вот первый вопрос. О том, понравишься ли ты сам, думаешь почему-то в последнюю очередь.

Певек мне понравился сразу же.

Нас ставят на рейде. К причальной линии не подступиться — занята судами. По счастью, диспетчер порта дает команду проходящему катеру, и я прямо с борта прыгаю в руки певекцев. Один из них, узнав, что я здесь впервые, говорит не без гордости:

— А наш порт в Монреале побывал, на Всемирной выставке.

За какие заслуги — выяснить не успеваю. Мы уже у причала, широкого, как стадион. Лавируя между кранами и ящиками, пробираюсь к проходной.

Здание музея, очевидно, экспонат. Одноэтажный, беленый дом. В самом городе таких почти не осталось. У входа берцовые и прочие кости. Я приветствую их как старых знакомых.

Музей — первый и пока единственный на всю Арктику и сделан с великой любовью и тщанием. Время раннее, и в залах, кроме меня и заведующей, ни души. На стенах портреты первооткрывателей: бородатый Фердинанд Петрович Врангель, усатый Федор Федорович Матюшкин. Адмиральские орлы на плечах, пышные шнуры аксельбантов. Они были почти ровесниками: потомок остзейских баронов и лицейский товарищ Пушкина. Врангель нанес на карту побережье Сибири от Индигирки до Колючинской губы, Матюшкин в 1820—1824 годах исследовал Медвежьи острова и Чаунскую губу. Первый словарь чукотского языка тоже составлен лицеистом.

Иду в порт. Ветер разогнал туман, и каменный задник Певека виден во всю свою высоту. Он темен и чуть-чуть блестит, как темен камень, смоченный водою. Кстати, Певек по-чукотски «вздутая гора», пэккин-эй. Сведениями я запасся в Москве, когда собирался в Арктику. Но вот от молоденькой ясноглазой Тани Черемных я услышал другое толкование: «гнилое место». Что-то не похоже. Холодное — это верно. Особенно по сравнению с недавней колымской теплынью. Впервые жалею о казенном ватнике, который так выручал меня на Кигиляхе. Среднегодовая температура в Певеке минус 10 °C…

В порту захожу к диспетчеру, поблагодарить за утреннюю любезность. Пришел я не вовремя. Диспетчер Дерябин обедает. На аккуратно расстеленной газетке хлеб, рыба, помидоры.

— Угощайтесь…

Угощаюсь с превеликим удовольствием. В стеклянном «фонаре» диспетчерской видно, как швартуется «Камчатка».

Юрий Иванович в Певеке 25 лет, сразу же после мореходной школы. Сын, отслужив в армии, поступил в Одессе в институт, женился и вернулся домой, перевелся на заочный. И дочь Юрия Ивановича, которая окончила на материке техникум, тоже работает в Певеке.

— Почему вы так долго здесь?

— Да я ведь другой жизни и не знаю.

Он-то да, не знает, но его дети?