Юрий Симченко - Тундра не любит слабых

Галка бросилась на шею отцу. Он легонько отстранил ее, показал глазами на мать: ее-де обнимай — утешай. Ворчливо сказал:

— Всыпать бы тебе по первое число за самовольство, неловко вроде, невеста уже.

Мать продолжала тихо всхлипывать. Отец примиряюще погладил ее по плечу:

— Да брось ты убиваться, ничего с Галиной не станется, только сильнее душой будет. Помнишь, мать, как мы сюда в тридцать втором приехали? Тоже голым-голо было, кругом тундра да пяток чумов, а сейчас…

Отец был знатным охотником, у него ящик в комоде доверху забит всякими грамотами. А летом работал на колхозных полях. Они с матерью приехали сюда, когда села еще не было. Вместе с другими создавал колхоз, строил деревню. За годы жизни на севере ему довелось обойти и объехать всю Ямальскую тундру. Он-то знал, что дочке придется нелегко, лучше бы не ездить. Всякое может случиться, а девчонка, хоть и родилась за Полярным кругом, настоящей тундры еще и не нюхала. В селе выросла, в районном центре…

И Галя поехала. Действительно, подлинной, необжитой тундры она никогда не видела. Конечно, и в Аксарке бывали бураны и пурги, длившиеся неделю, а то и больше. Морозы трещали такие, что дышать можно только через варежку, иначе все внутри обожжет холодом. А снега наметало порой вровень с крышами домов.

Но все-таки Аксарка — место обжитое, людное. Совсем иное дело очутиться в тундре, где на многие десятки километров нет никакого жилья, не пахнет веселым дымком, поднимающимся из труб.

Стоял май. Для нас, жителей средней полосы, начало мая — самая чудесная пора весны. Когда мы произносим слово «май», в нашем сознании оно ассоциируется с первой нежной зеленью травы, с ландышами и фиалками, с ярким солнцем и цветастыми девичьими нарядами. В Заполярье же май — это глубокие снега, только-только начавшие оседать под лучами незаходящего солнца, это метущая злая поземка, неожиданные бураны, тяжелый панцирь льда, в который закованы реки и озера…

Ехала Галя не одна. Их было четверо девчат из Аксарки: Рая, Анель, Галя и она, Паромонова. Впервые в жизни надели они оленьи малицы и ягушки, на ноги натянули меховые тоборы и чижи. Ехали на нартах, меняя на стойбищах оленей в упряжках. В Белоярском их пути разошлись: каждая поехала в отдельную бригаду. Всем им предстояла на первый взгляд не очень трудная задача: в течение нескольких месяцев ликвидировать неграмотность среди оленеводов. И именовалась их должность — ликвидатор.

И должность, и задача, которую предстояло решить, поначалу показались девушкам неправдоподобными: разве в нашей стране есть неграмотные?! Не может этого быть! У нас страна сплошной грамотности! Так они привыкли считать и прямо сказали об этом в райкоме комсомола.

Секретарь взъерошил иссиня-черную шевелюру, узкие глаза его превратились в щелочки, потом сказал со вздохом:

— Хорошие вы девчата, только очень от жизни оторваны, в облаках витаете… Данные последней переписи читали? Так вот там черным по белому сказано, что у нас не стопроцентная грамотность, а девяносто девять целых и столько-то десятых. Ну-ка, вспомним арифметику! Одна десятая процента в нашей стране — это, примерно, двести тысяч человек. Так что тысяч шестьсот — семьсот в Союзе есть неграмотных. А мы не хотим, чтобы они были. Понимать надо обстановку-то!

Они все еще не понимали. Ведь вместе с ними в школе учились дети оленеводов, кончали восемь — десять классов, поступали в техникумы и институты. Кого же учить грамоте, стариков, что ли? Зачем им грамота?

Все это Галя с непосредственностью и задором юности высказала секретарю. Тот рассердился:

— А тебе, Паромонова, зачем грамота? Почему ты считаешь, что молодые должны уметь читать-писать, а старикам ни к чему это?

И, усадив девушек, стал убеждать их, что нельзя с одной меркой подходить к районам, расположенным в разных климатических поясах, скажем, к какому-либо украинскому и заполярному. Приуральский район, в котором они живут, по площади не уступает двум, а то и трем областям средних широт: триста километров с востока на запад, восемьсот — с севера на юг. Стойбище от стойбища — на сотню километров, семья от семьи далеко живет. Молодые все зимой учатся, а кто постарше, да к тому же еще оленеводством занимается, с колхозными стадами по тундре кочует, тех за парту не посадишь. Кое-кто из них когда-то учился грамоте, да позабыл, а некоторые вообще не учились.

— Как там пословица говорит, а? — потер лоб секретарь. — Магомет, гора…

— Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, — напомнил кто-то из девчат.

— Вот-вот! Оленеводы не могут в школу прийти, значит, школа, учителя должны пойти к оленеводу в тундру…

Об этом разговоре Галя вспоминала, пока легкие нарты мчались по заснеженной тундре туда, где находилось стойбище бригады.

…В бригаде девушку встретили приветливо, как вообще в тундре встречают любого гостя, какой бы национальности он ни был. Его в первую очередь кормят, поят крепким чаем, предлагают отдохнуть с дороги. Здесь не принято расспрашивать гостя, кто он такой, куда держит путь, зачем приехал. Захочет — сам скажет, когда сочтет нужным. А нет — никто не полюбопытствует, это считается бестактным и неприличным. Галя хотела сразу же объяснить цель приезда; взять, что называется, быка за рога. Но бригадир Константин Филимонов, пожилой ненец, деликатно ушел от разговора:

— Ты сперва однако кушай, немного спи, вечером разговор говорить будем.

Пришлось смириться, хотя Гале очень хотелось узнать, как отнесутся пастухи к тому, что она будет их учить грамоте.

В чуме, разделенном на две половины — мужскую и женскую — костром, ее встретила древняя старуха, с морщинистым, темным, будто вырезанным из дерева лицом. Она молча указала девушке место возле себя, поставила перед ней миску, наполненную кровью, и другую, в которой лежали куски мяса, протянула длинный нож. И все это без единого слова. Галя почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Она знала: ненцы едят сырое оленье мясо, макая его в присоленную кровь. Но не представляла, что ей самой придется питаться так же.

— Кусай! — неожиданно тоненьким голосом сказала старуха. — Вот так.

Она взяла из миски кусок мяса, захватила зубами его край, быстро, снизу вверх, от подбородка к носу, провела ножом, отрезав небольшой ломтик.

— Хоросо! Цинги не будет, здоровый будесь!

— Спасибо, бабушка, я не хочу есть, еще не проголодалась, а чаю бы выпила, — увильнула от угощения Галя, хотя охотно бы съела целую ногу оленя, конечно, зажаренную.

— Как хосесь, — сказала хозяйка, убирая мясо. — Сисас цай дам.

Галя знала еще по школе, что ненцы с трудом выговаривают шипящие звуки. В их языке нет ни «ч», ни «ш», ни «щ», ни «ж». Раньше, еще в школе, одноклассники порой подсмеивались над теми, кому не давалась такая, казалось бы, простая фраза: «Шумел камыш». Но они в долгу не оставались и предлагали попробовать произнести несложное ненецкое предложение. У русских тоже не выходило: ненецкий язык — гортанный, с придыханием, очень нелегко научиться правильно выговаривать слова.