Юрий Симченко - Тундра не любит слабых

Сашка, насколько мне было известно, тоже придерживался этого метода. Но тут он демонстративно положил на стол свой объемистый блокнот и старательно записывал в него каждый ответ, причем дословно. Начальство начало нервничать, поглядывать на этот блокнот весьма недобро.

А Сашка, словно хороший шахматист, разыгрывал комбинацию, то отступая и заманивая противника на свою половину поля, то бросаясь в стремительную атаку. Только что он с невинным видом интересовался количеством рабочих и механизмов, нормой разделки на человека, техникой сортировки леса и вдруг задавал собеседникам ошеломляющие вопросы: чем объяснить недогрузы вагонов, почему лесобаза втирает очки железной дороге, заставляя ее перевозить воздух вместо рудничной стойки, и обманывает Воркутинский комбинат?

Постепенно картина начала проясняться. Конечно, виновников было много. И лесосплавные конторы, находящиеся в среднем течении Оби, и неритмичность в подаче порожняка железной дорогой, и недостаточная оснащенность лесобазы техникой и механизмами, и нехватка рабочей силы. А главное — очень несовершенная организация работ, к которой примешивалось еще и непробиваемое равнодушие, свойственное некоторым руководителям. Равнодушие это имело под собой определенное обоснование: по валу база план выполняла и даже перевыполняла.

Два дня мы с Сашкой ходили по лесобазе, говорили с начальниками участков, с рабочими, с плотогонами, сопровождавшими лес. Сашка кипел от злости, ему не терпелось сесть за стол и написать разгромную статью. Я его отговаривал: «Потерпи еще немного, злее будешь», хотя, признаться, сам возмущался явной бесхозяйственностью. Эх, думал я, вспоминая свое посещение шахты, этих бы товарищей туда, в лаву, пусть послушают, как трещат стойки!..

Когда сбор материалов по лесобазе был закончен, я предложил Сашке отправиться со мной в Салехард. Глупо ведь быть в нескольких километрах от этого города и не увидеть его. С большой неохотой мой друг дал уговорить себя.

Катер — так именуют здесь все, что передвигается с помощью мотора, — от пристани Лабытнанги до Салехарда идет долго, плутая по протокам и пересекая широко разлившуюся здесь Обь. Мы едем на обычном речном трамвае, какие ходят по реке Москве. Любители свежего воздуха заняли места на верхней палубе, ценящие же время прикорнули в салонах.

Перед выездом из поселка я звонил в город, но сегодня суббота, никого из начальства не застал. То ли из сочувствия мне, то ли по рассеянности телефонистка соединила с дежурным по милиции. Я это не сразу понял. Обрадовавшись, что наконец до кого-то дозвонился, отрекомендовался и попросил заказать номер в гостинице. Голос на том конце провода ответил без удивления: «Хорошо, попытаемся; телефонограмму принял дежурный по горотделу милиции…» Видимо, здешняя милиция не привыкла ничему удивляться, зато мы с Сашкой были обескуражены. Нам и в голову не пришло бы самим просить содействия у работников охраны общественного порядка. Люди мы смирные, правила уличного движения стараемся по возможности соблюдать, прописка у нас постоянная, а паспорта уже — увы! — бессрочные. Дежурный ничего определенного не обещал, просто сказал: «Попытаемся».

Но работники салехардской милиции оказались людьми обязательными. На пристани нас встретил офицер милиции и повел к синей машине с красной полосой. Нас отвезли в гостиницу, которая чем-то напоминала старый сибирский острог. Это было двухэтажное здание, сложенное из толстенных вековых лиственниц, с маленькими оконцами, тесными узкими комнатками. Нам было не до того, чтобы разглядывать убранство комнаты, мы зверски хотели спать, несмотря на то что в блеклом светло-голубом небе сияло солнце. Два напряженных дня в Лабытнанги порядком вымотали нас. И потому сейчас всего дороже выглядели две узкие скрипучие кровати, манившие белизной простынь…

Мы прибыли в Салехард в субботу ночью. Следовательно, целое воскресенье мы могли бродить по городу, как туристы, а не просиживать часами в различных кабинетах. Ведь обычно мы настолько заняты своими делами, что нам некогда взглянуть на новые места глазами просто любознательного путешественника, интересующегося достопримечательностями не в силу служебных обязанностей, а для себя, для души.

Сашка же встал с левой ноги и все утро ворчал, что я втравил его в авантюру, а ему надо писать, он не может себе позволить прохлаждаться здесь, глазеть по сторонам, быть экскурсантом. Сашке пришлось смириться до понедельника.

Видимо, милиция, обеспечившая нам место в гостинице, решила взять над нами шефство и во всем остальном. Утром в дверь постучали, и на пороге появился красивый, осанистый полковник в милицейской форме. Представился, спросил, как нам спалось, нет ли каких претензий.

Мы с Сашкой переглянулись: уж не принимают ли нас за каких-то важных деятелей, имеющих касательство к Министерству охраны общественного порядка? Иначе с чего бы такие почести? Мы не хотели оказаться в положении Хлестакова, поэтому смущенно объяснили Павлу Ивановичу, что мы хотя и являемся по должности специальными корреспондентами, но к милиции касательства не имеем, каких-либо полномочий лишены. И вообще, с чего бы это нам оказывают такое внимание, к которому мы вовсе не приучены?

— А зачем вы обращались к нам насчет гостиницы? — лукаво улыбнулся полковник. — Теперь уж терпите наше внимание до понедельника. Каковы ваши планы на сегодняшний день? Советую побывать в краеведческом музее, город осмотреть. Если не возражаете, я буду вашим гидом…

Мы не смели возражать, хотя совесть наша была чиста перед Уголовным кодексом.

Впрочем, довольно скоро мы узнали причину, из-за которой нашими особами заинтересовался полковник. Все объяснялось просто: Павел Иванович пробовал силы в литературе, ему хотелось рассказать о пережитом, о своих встречах с разными людьми, о борьбе милиции с преступниками.

С трудом удалось нам заставить Павла Ивановича хоть ненадолго отвлечься от разговоров о проблемах художественного творчества. Полковник, умный, веселый собеседник, хранил в памяти множество интереснейших случаев и умел о них рассказать ярко, красочно, живо. Говорил он куда лучше, чем писал: в этом беда многих бывалых людей. Едва они садятся за письменный стол и берут в руки перо, куда девается вся живость, непосредственность, динамичность их рассказов, так отлично звучавших в устном изложении!

Павел Иванович был щедро наделен чувством юмора, что было несколько неожиданно для человека, столько лет имеющего дело отнюдь не с самыми забавными и смешными сторонами жизни. Ему приходилось сталкиваться вплотную с ворами, убийцами, бандитами, хулиганами, алкоголиками, быть свидетелем всевозможных случаев — от безобразных до трагических. Но, думается мне, он не хотел омрачать наше настроение и поэтому рассказывал в основном об анекдотических эпизодах из жизни здешней милиции. Мы хохотали до слез, слушая историю об одном пьянице, который в виде протеста вывернул в вытрезвителе лампочку из патрона и сжевал ее. Работники вытрезвителя переполошились, сделали алкоголику промывание желудка, всю ночь дрожали за его жизнь, а он преспокойно спал. Утром жена пришла просить, чтобы мужа отпустили. Ей рассказали о случившемся.