Юрий Симченко - Тундра не любит слабых

Подумали, погоревали ледокольщики, поломали головы, как выйти из положения. Такой сложный и трудный ремонт, который предстоял их ледоколу, в Арктике еще не производили. Что ж, решили они, не ждать же, пока через восемь месяцев за ними придут и потащат на буксире в Мурманск или Архангельск. Не боги горшки обжигают, попробуем сами, попытка — не пытка.

И моряки начали работу. Что это был за труд: полярная ночь, свирепый мороз, ледяная вода. И не только это. Чтобы поставить новый кормовой винт, надо было прежде снять с вала остатки прежнего, сломанного. Гайка, которой крепится винт, весит двести пятьдесят килограммов; она в свою очередь прикрыта обтекателем, приваренным к основанию винта электросваркой, которая сверху залита цементом.

Водолазам пришлось зубилом и кувалдой рубить под водой цемент и сварку, чтобы снять обтекатель. Затем удалить «гаечку». Потом снять ступицу винта с оставшимися обломками лопастей (а ступица весит семь тонн). Последнее было самым сложным. Обычно ступицу снимают механическими средствами или при помощи нагревания. Но эти варианты отпадали: ледокол стоял не в доке, а во льдах. Решили снимать посредством взрывов. Правда, это было сопряжено с опасностью нарушить целостность корпуса, обшивка могла дать трещины, но иного выхода не было. Закладывали по сто — двести граммов аммонала — безрезультатно.

Старший помощник капитана, руководивший всеми работами, рылся в таблицах, спецлитературе, сутками сидел за столом над расчетами. Он пришел к выводу, что надо использовать не аммонал, а тротил и произвести кумулятивный, то есть направленный, взрыв. Расчеты на этот раз оправдались. Но это было лишь полдела. Теперь надо было собрать новый винт. Технология сборки требует, чтобы работы производились при плюсовой температуре, а тут морозы не менее сорока пяти градусов. Где собирать винт? В кают-компании его не соберешь: ведь он весит тринадцать тонн. Пришлось собирать на льду. Построили сарай, обложили его снегом и стали отапливать, чтобы винт принял плюсовую температуру.

Оставалось самое сложное и ответственное: насадить винт на вал. А соответствующих тяжести груза подъемных средств не было, ледокольные лебедки не рассчитаны на такой вес. В конце концов сметка помогла морякам разгрызть и этот твердый орешек.

Но работа была поистине ювелирная. Не случайно некоторые приспособления, изобретенные экипажем ледокола во время ремонта, затем нашли применение в доках.

Еще сложнее было снять носовой гребной вал, обломанный вместе с винтом, и поставить новый. Не желая утомлять читателя подробным описанием этого процесса, скажу лишь, что подобной операции никогда еще не проводилось в Арктике. Не надо забывать, что ледокол стоял на плаву, не в доке. И тогда сразу станет ясно, сколько самоотверженного труда, выдержки, изобретательности и мужества пришлось проявить морякам. Всю работу по ремонту ледокола команда провела своими силами за два с половиной месяца, то есть почти в те же сроки, что и в заводских условиях. К началу навигации ледокол был готов снова пробивать дорогу судам сквозь льды.

И еще одно уточнение: зимовали не все. Без малого половину команды отправили на самолете на Большую землю в отпуск. Оставили лучших, самых нужных, квалифицированных. И сильных духом. Вот среди них-то и был Виктор, паренек с простодушным лицом и бесхитростными глазами мечтателя. Он не только работал вместе с другими, но и ходил по вечерам три раза в неделю в Тикси. В школу, которая находилась за восемь километров от стоянки ледокола. За время зимовки он закончил программу девятого и десятого классов и летом, перед самой навигацией, сдал экзамены на аттестат зрелости. И не один он — многие его товарищи тоже учились в этой школе.

Мне думается, этот аттестат зрелости будет очень памятен для Виктора. И я надеюсь, что когда-нибудь судьба снова сведет меня с ним. Только тогда он уже будет не матросом, а штурманом или капитаном корабля. Ведь он чертовски упорен и целеустремлен. А главное— любит море и не боится никаких трудностей…

На четвертые сутки ледокол вошел в Диксонский порт. Не без сожаления прощался я с этим кораблем, сознавая, что лишь слегка соприкоснулся с жизнью людей, которые водят суда сквозь тяжелые полярные льды. Хотелось бы побыть с ними подольше, поближе познакомиться с каждым. Но им предстоял путь на запад, мне же надо было ехать на юго-восток.

В Диксонском порту мне сказали, что до Дудинки рукой подать, всего-навсего триста сорок четыре мили. Правда, идти против течения, но за сутки с гаком «пробежать» вполне можно (здесь все моряки именно так и выражаются: не идти, не плыть, а «бежать»). Последнее в этом году пассажирское судно уже ушло в Красноярск несколько дней назад. Однако меня утешили: ничего страшного, еще с полмесяца лесовозы будут «бегать» в Игарку, на каком-нибудь «добежите» до Дудинки и вы.

И верно — уже на следующий день я стоял на палубе лесовоза «Кашира».

Вначале, когда отвалили от диксонского причала, берегов не было видно. Теплоход шел Енисейским залитом к устью великой реки. Но и через три часа, и через пять берега так и не показались, хотя я твердо знал от штурмана, что «Кашира» уже «бежит» по Енисею. Лишь в середине дня они обозначились сперва тоненькой темной чертой над водой, потом стали понемногу сближаться, стискивать реку.

И вот уже лесовоз идет между высокими, обрывистыми берегами, желто-коричневыми, голыми, лишенными какой бы то ни было растительности. Редко-редко увидишь рыбацкое селение, состоящее из десятка домиков.

Ох, до чего же все-таки широк и многоводен Енисей! Я вспоминаю лекцию-поэму Жихова об Оби и начинаю сомневаться в его правоте. Не говорит ли в нем пристрастие, любовь к родной реке, которую он считает величайшей в нашей стране? Ведь достаточно взглянуть на Енисей в его нижнем течении, чтобы понять, что равной ему реки нет!

За год до этой поездки я побывал в Туве, почти у самых истоков Енисея, видел, как рождается этот великан от слияния двух малых Енисеев — Ка-Хема и Бий-Хема. Так эти реки именуются по-тувински. Они сливаются у самого Кызыла, и уже там, за три или четыре тысячи километров отсюда, представляют собой весьма внушительное зрелище. Но, глядя на рождающийся Енисей, трудно было предположить, что, вобрав в себя по дороге сотни речек, он вымахает в такого богатыря. В одной из песен, созданных на его берегах, именуют его почтительно «братом полярных морей».

Рядом со мной на палубе стоит секретарь Диксонского райкома комсомола. Он направляется по своим делам в окружной центр. Сам он ленинградец, по специальности— астроном, работал в обсерватории, а теперь выбрали секретарем. Район у него громаднейший даже по северным масштабам: все острова в Западной Арктике и часть материка. Это несколько Бельгии и Голландий. Работы хватает: на каждой полярной станции есть два-три, а то и пять комсомольцев. Только вот добраться до них нелегко. Так что приходится летать и плавать, дома иногда месяцами не показывается: как уйдет в командировку, значит, скоро его назад не ждите. В кабинете засиживаться не дают. Интересно, конечно, но все-таки тянет и к работе по специальности. А когда заниматься звездами, если на земле забот полон рот? Дела всякие: и хозяйственные, и производственные, и по воспитанию людей. Вот поставили, например, задачи: полностью обеспечить себя непривозным мясом и молоком, расширить жилищное строительство, порт тоже становится тесноват, а еще зверофермы требуют внимания, да и на увеличение добычи песца надо «нажать».. А кому быть застрельщиком всех этих дел, как не комсомольцам, не молодым?!