Юрий Симченко - Тундра не любит слабых

Поистине бездонна культура нганасан, пасущих оленей севернее, чем все другие народы. Не мудрено, что многое из жизни нганасан ускользнуло от глаз исследователей. Мне особенно приятно думать о маленьком открытии — смысловом значении орнаментов на нганасанских парках [верхняя одежда]. Пожалуй, мне даже повезло, что я столько времени работал у Ирины Михайловны. Когда перед тобой быстро проходят десятки людей, то поневоле заметишь, чем они похожи, а чем отличаются один от другого. Общее — покрой одежды и расположение украшений. Они и у мужчин и у женщин нашиты на одежде вертикальными полосами по спине и груди, а также горизонтально располагаются по бокам. Холостые и женатые люди украшают одежду совсем по-разному. По орнаментам, сложным инкрустациям из темного и светлого меха, как по погонам в армии, можно определить общественное положение человека. Теперь я безошибочно могу сказать о семейных отношениях любого нганасана.

…Через несколько дней темп работы начал спадать. Большинство колхозников было обследовано. Мы смогли выкраивать часы для прогулок по фактории и посещений новых знакомых. Два народа живут рядом. Один — долганы (потомки тунгусов, якутов и русских крестьян), другой — нганасаны. Сравниваешь их — и видишь, что есть нечто неуловимое и в их характере, и в манерах, отличающее этих соседей. У нганасан даже походка настолько своеобразна, что подобную ей трудно найти: люди ходят, развернув в стороны ступни, чуть согнув ноги в коленях. Стоят они, широко расставив ноги, при этом ступни располагаются почти на одной линии, пятка — к пятке. Когда ходишь так, как они, не проваливаешься в снег. Это выработалось за много поколений.

Однажды вечером мы выбрались в клуб. Там были танцы. Радиола играла так, что обледенелые стекла дребезжали. В клубе было холодновато. Старики сидели на лавках, курили и смотрели на молодежь. Парни входили в зал, снимали парки, приглашали девушек, державшихся строго и сдержанно, и лихо танцевали фокстрот, танго, вальсы. Клуб новый, и танцевать в нем было приятно. Только радиола иногда портила настроение молодежи. Колхоз мог позволить себе роскошь — купить радиолу получше.

В колхоз входит треть всех нганасан — около трехсот человек. Это авамская группа. Есть еще таймырская группа, к которой мы собрались ехать, и самая северная — вадеевская группа.

Уезжали мы ранним утром. Снова повторилась картина, запомнившаяся в день первого знакомства с ня. Желтый самолетик садится на чистое снежное покрывало реки, и люди в парках бегут к нему, неся наши вещи. Ирина Михайловна растроганно прощается со всеми. Я не прощаюсь. Я вернусь сюда через месяц.

…Таймырская группа нганасан уходит со стадами на север. Днем работаем в какой-нибудь бригаде, ночью переезжаем на другое место. Так изо дня в день. Спим урывками. Во время работы не до красот природы. Зато в пути тундра заставляет любоваться собой. Бесконечный простор ее умиротворяет. Солнце, ночное солнце, на которое можно смотреть незащищенными глазами, вызывает спокойную радость и бодрость.

Через несколько дней мы попали в третий и последний на пути Ирины Михайловны нганасанский колхоз на Хете при впадении ее в Хатангу. Здесь немного отоспались и снова принялись за дело. Наконец работа окончена. Можно уезжать в Хатангу, тем более что случай подвертывается благоприятный: из Хатанги приползает трактор за катером, который зимовал в колхозе. Катер вырубили изо льда и поставили на сани. Мы залезаем в каюту и смотрим в иллюминаторы на тянущиеся заснеженные берега.

Из Хатанги я улетел обратно в глубинный тундровый поселок, а Ирина Михайловна отправилась через день в Москву. Она, провожая меня, заботливо говорит:

— Ты там не ищи приключений!

— Не буду, — говорю, надеясь, что приключения сами найдут меня.

Аргишом называют санный караван. В широком смысле аргишить — «ездить на оленях». Наш аргиш последний. Так сказал старый Тада из рода Чунанчера. Это подтвердил и Нитаси. Вообще-то им можно было бы и не ехать. Они по последнему снегу добрались до районного центра, чтобы навестить больного брата Нитаси. Их оставляли здесь до лета. Тада и Нитаси колебались. Старому Таде очень хотелось вернуться к стаду и уйти на летовку в тундру, а Нитаси беспокоился за свою бригаду.

Все решил мой приезд. Мне удалось случайным рейсом вылететь из Хатанги. Казалось, дело безнадежное: аэродромы почти все «закрылись». «Аннушки» — бипланчики «АН-2» — не могли уже садиться на лыжах, а колеса еще рано было ставить: везде рыхлый снег. Все же нашелся один экипаж, которому надо было лететь в Игарку. Мы быстро договорились, поскандалили с начальством порта и полетели. Все обошлось отлично. И вот, не веря еще своему счастью, стоял я недалеко от поселка, а самолет, сделав прощальный круг, улетал на запад.

Друзья, у которых я остановился, сказали, что из тундры приехали Тада и Нитаси. Я побежал их искать. Они в свою очередь, узнав о моем появлении, стали искать меня. Попетляв по поселку, мы наконец встретились.

— Едем? — сразу же спросил меня Нитаси.

— Едем, — ответил я, не успев обрадоваться встрече.

— Аргишим однако, — присоединился к нам Тада. — Собирайся.

Не более получаса потребовалось мне, чтобы отобрать необходимые вещи. Их оказалось совсем немного: тощий рюкзак, полевая сумка, фотоаппарат да спальный мешок. Потом пришли Тада и Нитаси и состоялся совет.

— Ехать нужно, когда солнце к земле близко стоять будет. Днем беда, худо ехать. Только муку найдешь, — высказался Тада.

Старик был прав. Ехать можно было только ночью, когда наст подмерзал. Мы с Нитаси молча согласились. Старик теперь командовал нами по праву старшего и опытнейшего. Мы зашли на почту, взяли мешок с письмами, газетами, журналами и двинулись к стоянке оленей. Идти пришлось довольно далеко. Вокруг поселка ягельники истощились и приезжающие оставляли оленей километра за три. Мы изрядно устали, пока добрались до них.

— Однако совсем мука, — бормотал Тада, проваливаясь в глубокий снег, — как аргишить будем?

Собрав упряжки и привязав за своими нартами запасных оленей, мы посидели молча, вглядываясь в сторону Камня — небольшого хребта, через который предстоял перевал. Наконец Тада встал, тронул свою упряжку и прыгнул в нарту. За ним двинулись Нитаси и я.

Олени у нас были мелкие. Весной на них лучше ездить, чем на больших. Крупный олень чаще проваливается в рыхлый снег и скорее выбивается из сил. Маленькие, ростом с двух-трехмесячного теленка, олени сравнительно легко могут идти по рыхлому снегу. Единственное неудобство заключалось в том, что их нужно было запрягать по пять-шесть голов. В тундре это не имеет значения. А здесь, в лесотундре, маневрировать труднее. Упряжка идет веером, случается, что крайний олень забежит за какое-нибудь дерево и спутает других оленей. Приходится все время посматривать и сбивать их потеснее.