Юрий Симченко - Тундра не любит слабых

— Что такое ты принес? Шайтан что ли?

— Шайтан, — ответил я, засмеявшись.

Засмеялись и старухи.

— Может, это тень лица твоей сестры будет? — продолжала любопытствовать Каты.

Тенью лица старики называют фотографии и портреты.

— Нет, — ответил я.

— Тогда это твоя баба будет, — проскрипела убежденно одна из старух.

Я утвердительно кивнул головой.

После моего вынужденного признания старухи насели на меня с бесконечными вопросами.

— Старая, баба-то? — спрашивала одна.

— Еще нет, — отвечал я.

— Баба-то, молодой? — интересовалась другая.

— Да.

— Видом-то большой тебя баба, тебя мера будет? — допытывалась Каты.

Я рассказал, что жена у меня маленькая, мне по плечо. Немного выше нганасанок. Почти такая же.

— У-га! — удивлялись старухи, — зачем такую взял? Брал бы совсем большую, как сам. Наверное, такие бабы русские есть. Как нет, если такие большие люди родятся. Теперь ребята маленькие родится будут, если бабу маленькую взял. Это худо. Большие ребята никого не боялись бы, медведя бы, волка бы убивали без ружья.

— Однако тебя баба совсем мастер, — бормотала про себя третья старуха, ощупывая мою меховую куртку. Совсем мастер шить баба. Совсем маленькие стежки делать умеет, не ленится. Парка-то хорошо делана.

Куртка была казенная, сшитая, конечно, на машинке.

— Однако ребят-то сколько? — спросила Каты.

— Пока нет ребят, — ответил я.

Старухи внезапно замолчали. Потом одна из них осторожно спросила:

— Ты сказал, твоя баба молодая?

— Да.

— Ребят еще нет?

— Нет.

— Однако совсем худая баба, — сказала старуха, и остальные одобрительно зашумели.

— Почему? — спросил я, возмущенный таким выводом.

— Как не худая баба? — заговорила горячо Каты. — Молодая, ребят нет, а с тобой не аргишит. Как можно мужа оставлять? Кто ему еду приготовит, парку сошьет? Только худая баба мужа оставит так.

— Моя жена малыша ждет, — попытался я оправдать свою жену.

— Однако даром беременный, — почти кричала Каты. — Наши бабы век беременный, — однако век аргишат, мужей не оставляют.

Старухи еще долго отпускали в адрес моей супруги нелестные замечания, потом разошлись.

Широко распространенное мнение об апатичности северных народов неверно. Аборигены Заполярья легко возбудимы. Особенно экспансивны женщины. Обычно на стойбище отнюдь не царит тишина. Все время слышатся голоса женщин или просто переговаривающихся, не выходя из чумов, или спорящих. Спорят они до хрипоты. Достается в спорах и мужчинам. Недаром нганасаны считают в числе признаков женственности сварливость.

Сутулость здесь тоже один из признаков женственности. Раньше, как только девочка могла держать иголку, она усаживалась за шитье. В полутемном чуме женщина шила все дни напролет. Спина ее становилась согнутой. Большую часть времени женщины проводили сидя. Поэтому у них выработалась довольно оригинальная поза для отдыха: они встают и упираются руками о колени. Это равно тому, как у нас прилечь.

Жизнь нганасана в прошлом — дорога без начала и конца. В дороге люди родились, в дороге и умирали. Каты не зря говорила мне, что раньше женщины были век беременные. Рожали женщины действительно много. Чумом и детьми ограничивалась их жизнь. Старухи говорят, что молодые женщины стали изнеженными: рожают в больнице, подолгу не работают после родов. Им, конечно, приходилось жить в других условиях.

Придет пора рожать — затопят огонь пожарче, привяжут новый шест вертикально, чтобы роженица могла держаться за него. Какая-нибудь опытная женщина будет помогать, поддерживать ее, когда начнутся потуги (рожали стоя или на коленях). Она и прийти в себя как следует не успеет, а надо уже заботиться о потомстве, о семье.

Тяжела была жизнь у женщины, но не бесправна. В семье чаще верховодила мать и помыкала отцом без пощады. Женщина у нганасан обладала правами, одинаковыми с мужчиной.

…Через несколько дней в бригаду Ламбоку пришел катер за женой Мунто. Катер пришел с акушеркой, которая должна была сопровождать ее в больницу. Пока она собиралась, я торопился настрочить письмо домой, чтобы послать его с катером в поселок.

— Ну, подруга, опять меня обманешь? — спросила у жены Мунто веселая акушерка, усаживая ее в подушки.

Та в ответ смущенно рассмеялась.

— Чем же она вас обманула? — спросил я.

— Да вот, ее постоянно агитировали рожать в больнице, — ответила акушерка. — И постарше ее давно больницы не боятся, а она уперлась. Когда ходила своим предпоследним, я договорилась с ней, чтобы она в больницу приходила рожать. Срок настал, приехала, говорит: «Рожать пора». Мы с сестрой стали быстренько для нее все готовить. Только родильный стол наладили, слышим, в палате ребенок кричит. Бросились туда, а наша красавица сидит, трубку огромную палит, задымила всю палату. Ребенок рядом лежит в шкуру завернутый — словом, без нас обошлась. И не пикнула даже. Это у нее восьмые роды были. Говорит мне: «Теперь домой пойду». Вот дурная голова! Теперь уж я за ней услежу. Тогда за десять минут до родов пришла — теперь я ее за недельку решила прихватить.

Катер понесся по реке, подымая волну. Она раскачала поплавки ставных сетей, накатилась на берег, смывая рыбью чешую. Вся бригада Ламбоку стояла на берегу, провожая катер. Даже Мунто преодолел свою обычную лень и развил бурную для него деятельность. Он уволок подальше от чумов одну из своих многочисленных собак и убил ее, принес в жертву Быдынямы — Воды-Матери, чтобы та дала больше рыбы к возвращению его жены. Ламбоку выругал Мунто, посоветовав ему веселее таскать невод. Ламбоку так рассердился, что Мунто и впрямь немного помог нам — видно, совесть заела.

Сбор материала у нас с Борисом Осиповичем подходил к концу. После моего приезда от Ламбоку прошло около полумесяца. Надо было возвращаться в Москву.

Солнце уже до половины пряталось по ночам за горизонт. Комаров стало меньше. По утрам лужи и болотца в тундре покрывал ледок, прозрачный, как стекло. Утки, гуси, гагары и прочие водоплавающие уже прогуливали свое потомство по реке. Близился отлет птиц. Мы решили не ждать снега. Собрались однажды утром и поплыли на моторке в Волочанку.

Поселок был похож на птичник. Почти около каждого дома был ящик, затянутый сеткой, где гоготали и крякали дикие гуси и утки. Птенцы очень легко приручаются. «Дикарей» держат до октябрьских праздников или Нового года.

В Волочанке мы пробыли несколько дней, пока не появился самолет, на котором мы улетели в Дудинку. В городе кипела жизнь. У причалов порта борт к борту стояли суда. Огромные краны не прекращали разгружать и нагружать корабли. Город торопился строиться, запастись всем необходимым, насладиться последними теплыми днями. Строители, не останавливающие работ и зимой, в любую погоду, сейчас особенно торопились закончить дела, которые будет трудно завершить в холода. Неутомимые дудинцы, несмотря на напряженное время, вечерами высыпали на реку. По Енисею сновали бесчисленные лодки. Речная милиция ошалевала, следя за тем, чтобы они не совались под стрелы кранов, не становились на пути у судов и вообще не создавали беспорядка.